дельфину, — объяснял тогда, в далеком детстве, дядя Жора, — Ему, этому человеку, не требуются ни хирургические
вмешательства, ни прививки искусственных механизмов, никакие другие безделушки, которыми нагружается Хомо
индустриалис, ни наркотики неисчерпаемой современной фармакологии, ни богатства, ни подводные рубежи для
завоевания других, ни войны, в которых нужно побеждать. Хомо дельфинус будет думающим и уравновешенным
человеком, прежде всего земным, но обладающим возможностью на ограниченное время по своему желанию
становиться амфибией».
Гоша тянулся к нему, этому сильному и веселому человеку. Они быстро сдружились, были не разлей вода все
время стоянки лагерем на побережье Тарханкута. Только мамин муж, тогда считавшийся отцом, ревновал дядю
Жору к нему. Требовал быть вместе, но не мог удержать пацана. И только злился и не к месту мог отпустить
затрещину. Действительно, все видели, как они с дядей Жорой похожи. И как ни в чем не бывало стали называть их
Жора Большой и Гоша Маленький.
А тот был самим собой: сыпал историями и анекдотами, пел костровой шансон под гитару. Дядя Жора — врач-
хирург, испытатель подводного дома, первый ихтиандр Советского Союза. В общем, героический "мэн" своего
времени.
Потом, осенью и зимой, дядя Жора написал ему несколько писем. Их передавали с оказией на адрес его
старушки матери. И когда Гоша заходил к ней, не мог отказаться от мелких денег на карманные расходы, которые
бабулька, смахивая слезу, совала ему в карман: — Возьми, детка.
С тех пор письма получал от него регулярно. С марками и открытками. Уганда и Танганьика. Виды Фуджейры,
Индонезии, Лаоса. Со штампами, печатками и пометками нашего МИДа. По ним он изучал мир.
Потом несколько лет ни весточки. И вдруг, уже в девятом классе, получил несколько посылок с джинсами и
пластинками. Мать смеялась при этом. А потом ревновала:
— Щедрый дядя Жора! Сначала марочки пользованные жаловал. Теперь пластинки и старые брюки
протертые. Присылает тебе всякую дрянь. Со свалок, что ли?!
И только когда ему исполнилось шестнадцать, мать рассказала свою историю про него, этого взбалмошного и
рискового Жору.
— Что в этом плохого? — оправдывалась она перед сыном. — Я любила его. Это была ошибка молодости, но
самая лучшая. Она с чувством ведала сыну сокровенное: — Такой был заводной и моторный этот Жорка,