Да, та самая миледи

— Вы считали меня умершим, не правда ли? — допытывался де Ла Фер, отрезая мне путь к моему пистолету. — Как и я считал умершей Вас. А имя Атоса скрыло графа де Ла Фер — как имя леди Кларик скрыло Анну де Бейль! Не так ли Вас звали, когда Ваш почтенный братец обвенчал нас? Право, у нас обоих странное положение, мы оба жили до сих пор только потому, что считали друг друга умершими. Ведь воспоминания не так стесняют, как живое существо, хотя иной раз воспоминания бывают иногда в высшей степени мучительны.

Вот как? Значит, все-таки терзают после того, как Вы лихо расправились со стеснившим Вас живым существом?

— Что же привело Вас ко мне? — спросила я (не повспоминать же совместно молодость?) — И чего Вы от меня хотите?

— Я хочу Вам сказать, что, упорно оставаясь невидимым для Вас, я не упускал Вас из виду! — гордо заявил де Ла Фер.

Вранье. Если бы он знал, то явился бы призраком с того света гораздо раньше.

— Вам известно, что я делала?

— Я могу день за днем рассказать все, что Вы делали, с самого начала Вашего поступления на службу к кардиналу и вплоть до сегодняшнего дня.

Я ошиблась, это не де Ла Фер, это Дух Святой. Граф заметил мою улыбку.

— Слушайте, — величественно сказал он. — Вы отрезали две алмазные подвески с плеча герцога Бекингэма; Вы похитили госпожу Бонасье; вы, влюбившись в де Варда и мечтая провести с ним ночь, отворили Вашу дверь господину д'Артаньяну; Вы, вообразив, что де Вард обманул Вас, хотели заставить его соперника убить его; Вы, когда этот соперник обнаружил Вашу постыдную тайну, хотели убить его с помощью двух наемных убийц, которых Вы послали по его следам, подстрелить его; Вы, узнав, что пуля не достигла цели, прислали ему отравленное вино с подложным письмом, чтобы заставить свою жертву поверить, что это вино — подарок друзей. И, наконец, Вы здесь, в этой самой комнате, сидя на том самом стуле, на котором я сижу сейчас, только что взяли на себя обязательство подослать убийцу к герцогу Бекингэму взамен данного кардиналом обещания позволить Вам убить д'Артаньяна.

Да он и сотой доли моих дел не знает, поет с чужого голоса, как, впрочем, я и думала.

Д'Артаньян неплохо его информировал о том, что знает сам, но д'Артаньян кое-что передергивает в свою пользу.

Госпожу Бонасье похищала не я, сделать это, сидя в Лондоне, было бы довольно сложно, даже будучи мерзким демоном. Но я ее еще найду, и вот тогда мы повеселимся.

Насчет моей постыдной тайны — я думаю, что на самом деле это постыдная тайна д'Артаньяна, он тоже мастер выдавать свои неблаговидные поступки за чужие.

Ну а в том, что я, тварь такая, осмелилась полюбить, в этом мне вообще прощения нет! С каким гневом было замечено, что я мечтала провести с де Вардом ночь! Разумеется, ведь все, что можно совместно делать с любимым мужчиной, это петь хором под аккомпанемент лютни.

А вот подслушивать, граф, совсем неблагородно, где же Ваша честь? Или правила, как обычно, распространяются не на всех?

Господи, и эти люди являются солью Франции!

Но кавалеру надо подольстить, иначе обидится насмерть.

— Вы сам сатана!

— Быть может, — довольно согласился считать себя сатаной де Ла Фер, — но, во всяком случае, запомните одно: убьете ли Вы или поручите кому-нибудь герцога Бекингэма — мне все равно: я его не знаю, и к тому же он англичанин, но пальцем не касайтесь ни одного волоса на голове д'Артаньяна, верного моего друга, которого я люблю и охраняю, или, 'клянусь Вам памятью моего отца, преступление, которое Вы совершите, будет последним!

Значит, убить Бекингэма мне все-таки дозволяется. Благородно. Может быть, если хорошо попросить, разрешат убить и гасконца?

— Д'Артаньян жестоко оскорбил меня, д'Артаньян умрет.

— Разве, в самом деле, возможно оскорбить Вас, сударыня? — усмехнулся де Ла Фер. — Он Вас оскорбил, и он умрет?

Возможно оскорбить, еще как возможно, но уже не Вам.

— Он умрет, сначала она, потом он!

Кажется, я передразнила супруга. Зря. Но уж очень хотелось еще разок ковырнуть ранку. На его лице проступило явственное желание меня убить.

Де Ла Фер вскочил, выхватил из-за пояса пистолет и взвел курок. Похоже, и правда собирается пристрелить, страшно неприятно, должна сказать.

Дуло пистолета уперлось мне меж глаз. Доиздевалась… И ведь убьет, что плохо…

— Сударыня, Вы сию же минуту отдадите мне бумагу, которую подписал кардинал, или, клянусь честью, я застрелю вас!

Не буду отдавать, неужели выстрелит?

— Даю Вам секунду на размышление!

Сейчас грянет выстрел, и клочья моей прически останутся висеть на стене, когда я сползу на пол с простреленной головой… Глаза его так и остались мертвыми… Хорошая встреча получилась…

А-а, пусть подавится!

— Берите и будьте прокляты! — я вытащила бумагу кардинала и подала ее де Ла Феру.

Он взял лист, опустил пистолет и подошел к лампе, изучая бумагу. Печально, я слишком далеко от стола, а бороться в рукопашную с супругом дело безнадежное. Задавит, силы неравны.

Де Ла Фер сложил бумагу и спрятал у себя.

— А теперь… — голосом, предвещающим гадость напоследок, сказал он, — теперь, когда я вырвал у тебя зубы, ехидна, кусайся, если можешь!