Да, та самая миледи

Ваше Высокопреосвященство, как Вы правы и как не правы!

Вы переносите свои представления о любви на другого человека. Это для Вас честь и свобода любимой женщины выше всего… Боюсь, герцог больше любит свою любовь к королеве и может сделать из галантного наследия, оставленного нам паладинами старого времени, несколько иные выводы, чем можно было ожидать.

Такие, как он, могут с любовью в сердце довести владычицу своих помыслов до могилы, а потом вдохновенно оплакивать ее смерть всю свою жизнь, делая из этого увлекательного занятия роскошное представление одного актера. А у герцога есть для этого все необходимые атрибуты: часовня, портрет на алтаре под балдахином, ларец из-под подвесок, письма… Так что надо быть готовым ко всему.

Надо как-то объяснить это кардиналу.

— Но что, если… если он все-таки будет упорствовать?

— Если будет упорствовать? — переспросил кардинал. — Это маловероятно.

— Это возможно, — вложила я всю возможную убежденность в два слова.

— Если он будет упорствовать… — кардинал опустил веки и полностью ушел в себя. — Если он будет упорствовать, — еле шевельнул он губами, — то я буду надеяться на одно из тех событий, которые изменяют лицо государства.

А вот это классический пример намека.

Ты думаешь, что поняла, кидаешься выполнять, а потом тебе говорят: извините, сударыня, мы имели в виду извержение Везувия.

— Если бы Ваше Высокопреосвященство соблаговолило привести исторические примеры таких событий, — сказала я, изучая завитые страусовые перья на своей шляпе, — я, возможно, разделила бы Вашу уверенность в будущем…

— Если так, слушайте, — небрежно ответил кардинал. — В одна тысяча шестьсот десятом году, когда славной памяти король Генрих Четвертый, побуждаемый примерно такими же причинами, какие заставляют действовать герцога, собирался захватить Фландрию и Италию, чтобы сразу одновременно с двух сторон поразить Австрию — разве не произошло тогда событие, которое спасло Австрию? Почему бы королю Франции не посчастливилось так же, как императору?

Исторические примеры вещь опасная, а счастье — штука переменчивая.

— Ваше Высокопреосвящество изволит говорить об ударе кинжалом на улице Ферронери?

— Именно так, — невозмутимо подтвердил кардинал.

Воистину, у меня не было интересней и опасней разговора за всю мою деятельность!

— Ваше Высокопреосвященство не опасается, что казнь Равальяка наводит ужас на тех, кому на миг пришла бы мысль последовать его примеру?

Человек, в отличие от бутылки с ядом, как орудие убийства неудобен тем, что дорожит своей жизнью и склонен к рассуждениям…

— Во все времена и во всех государствах, — немного нравоучительно начал кардинал, — в особенности если эти государства раздирает религиозная вражда, находятся фанатики, которые ничего так не желают, как сделаться мучениками. Постойте, мне как раз пришло в голову, что именно теперь пуритане крайне озлоблены против герцога Бекингэма и их проповедники называют его антихристом.

Золотые слова. Но они могут благополучно ненавидеть Бекингэма еще лет пятьдесят без особого ущерба для его здоровья. Пороху всегда нужна искра.

Его Высокопреосвященство до Ла-Рошели в Риме тоже звали не иначе как кардиналом еретиков за его дружелюбную политику по отношению к германским протестантским князьям.

— Так что же?

— А то, что в настоящую минуту, если бы удалось, например, найти женщину, молодую, красивую и ловкую, которая желала бы отомстить за себя герцогу… Такая женщина легко может сыскаться: герцог — человек, имеющий репутацию ловеласа, и если он зажег многие сердца любовью своими клятвами в вечном постоянстве, то В то же время он возбудил и много ненависти своей постоянной неверностью.

Понятно, кому придется искрить. А вот интересно, в книге кардинала «Наставления христианина» есть параграф, где разъясняется, как надо лицу духовного звания наставлять христианку на соучастие в убийстве? Практика и теория так далеки…

— Конечно, — подтвердила я холодно, — такая женщина может сыскаться.

— Если это так, подобная женщина, вложив в руки какого-нибудь фанатика кинжал Жака Клемана или Равальяка, спасла бы Францию.

Его Высокопреосвященство откровенен как никогда.

— Да, но она оказалась бы сообщницей убийцы, — напомнила я.

— А разве стали достоянием гласности имена сообщниц Равальяка или Жака Клемана? — улыбнулся кардинал.

— Нет, — согласилась я. — Потому, быть может, что они занимали слишком высокое положение, чтобы власти решились привлечь их к ответственности.

По слухам, бедный Генрих Четвертый так не хотел короновать свою жену и давать ей права регентства на случай его отсутствия. А когда все-таки короновал, то не прошло и двух дней, как его пырнули кинжалом.

— Ведь не для каждого сожгут палату суда, монсеньор, — добавила я.

— Так Вы думаете, что пожар палаты суда не был случайностью? — светским тоном спросил кардинал.

Да кто я такая, чтобы думать?