Да. Нет. Не знаю

Сочетание это вполне могло бы показаться красивым, если бы не странное выражение Лериных глаз. В них не было интереса. Они были пусты и даже мутноваты. Так выглядят глаза разбуженного человека, когда весь его вид говорит только об одном: «Оставьте меня».

Первым на это обратил внимание еще Георгий Константинович Одобеску, но, как это было ему свойственно, тут же эстетизировал отмеченный дефект внешности:

– Не глаза, а дымчатый кварц, – любовался он внучкой, но дальше этого любования дело не шло. Лера оставалась к прадеду почти равнодушной – всегда предпочитала ему деда Мишу, который не замечал в своей внучке ничего особенного. Профессора ее внешность не интересовала, он мог часами разговаривать с маленькой Лерой, получая в ответ односложные «да» или «нет». Аурика Георгиевна в оценках была более решительна и очень быстро обратила внимание своей дочери Али на некоторое, как она выразилась, «недоразвитие» ребенка.

– Что ты имеешь в виду? – вспыхнула Алечка.

– У нее совершенно не развита речь. Не сформирован интерес к играм. Она не взаимодействует со взрослыми, только смотрит или слушает, без обратной связи. Я предложила ей сложить пирамидку – ее не слушаются собственные пальцы. Ты не думала, что она, – Аурика Георгиевна кивнула головой в сторону неподвижно сидящей на диване Леры, – несколько аутична? Может быть, ее стоит показать психологам? (Она хотела сказать «психиатрам», но неожиданно смилостивилась.)

– Нет никакой необходимости показывать ее столь узким специалистам, – попыталась скрыть обиду Альбина Михайловна. – Я сама медик и прекрасно понимаю, каково физическое и психическое состояние моего ребенка. Валя тоже был тихим мальчиком. Я, насколько мне помнится, тоже никогда особой активностью не отличалась.

– Ты – да, – захохотала Аурика, чем напугала сидящую в стороне внучку: девочка вздрогнула. – Ты была тихоня. Но это не помешало тебе первой из сестер выскочить замуж, родить это (она снова кивнула в Лерину сторону) и выбрать боевую профессию хирурга-проктолога. Кстати, зачем ты вообще выбрала такую специализацию?

– Не начинай, пожалуйста, – ушла от конфликта с матерью Аля и попросила больше никогда не называть свою дочь «это», а «исключительно по имени».

– Да она ничего не понимает! – в сердцах выпалила Аурика Георгиевна.

– Она все понимает! – В голосе Алечки появилась несвойственная для нее жесткость.

– И вообще: зачем ты назвала дочь Лерой? – Иногда Аурика задавала вопросы совсем не по теме и не к месту.

– Нам с Валей нравится это имя, – еле сдерживаясь, произнесла Альбина Михайловна и мысленно пообещала себе минимизировать общение дочери с неуемной бабкой.

– Лера – холера, – ввернула Аурика. – Хоть бы прочитали, что имя означает, прежде чем ребенку его давать. Знаешь, дорогая моя девочка, – покровительственно обратилась она к дочери, – как корабль назовешь, так он и поплывет.

– Имя Валерия означает «здоровая и сильная», «крепкая телом и духом».

– То, что крепкая телом – не спорю… Ну а с духом станет понятно, когда вырастет. Пока что-то никакого здорового духа я в твоей дочери не вижу.

Альбина Михайловна обижалась на бестактность матери, но какие-то моменты в поведении дочери ее тревожили ничуть не меньше. Одно дело – флегматичность, медлительность, другое – исключительная сосредоточенность на себе самой. Алечка с надеждой ждала подросткового возраста дочери, но кроме обильных месячных и немотивированных капризов, связанных с подростковыми страхами (Лера боялась умереть от неизлечимой болезни), ничего не дождалась.

В итоге за все семнадцать лет обеспокоенные Аля и Валентин Спицыны могли констатировать только две истерики со слезами и хлопаньем дверьми, и обе оказались связаны со смертью родственников.

В первый раз Лерка рыдала из-за того, что Альбина Михайловна предложила ей пойти на похороны прадеда. Во второй – когда Аля, напуганная предыдущей реакцией дочери, попыталась отговорить ту от посещения умирающего Михаила Кондратьевича. Лера выла, ничего не объясняя, но как только оказалась у постели деда, тут же успокоилась. Никаких страхов – это стало стразу ясно – она не испытывала и со зверушечьим любопытством смотрела в изъеденное болезнью лицо профессора, таинственно улыбаясь.

Вернувшись с похорон, Лера, как ни в чем не бывало, включила телевизор и даже пару раз хихикнула, наблюдая за эксцентричным «Маски-шоу». Родители только переглянулись, но комментировать не решились, даже между собой. И отцу, и матери стало ясно, что в случае с Лерой физическая лень обернулась эмоциональной. Этой девушке было лень чувствовать: она тихо жила, послушно съедая все, что клали ей на тарелку, послушно надевая то, что покупали ей родители и тетки.

Иногда Наталья Михайловна, глядя на племянницу, невольно сравнивала ее с биомассой, увиденной ею много лет назад в знаменитом советском фильме «Вожди Атлантиды», который для своего времени был настоящим прорывом в советском кинематографе. Образ коричневой хлюпающей биомассы тогда потряс Наташу Коротич своей убедительностью: биомасса требовала пищи, разрастаясь с огромной скоростью.