Да или нет?

— Да, Джек, — подхватила Сью. — Тебе еще повезло, что он не посадил на цепь тебя. Он так разозлился!

Все снова рассмеялись, а Джек скорчил рожу.

— Наверное, я бы предпочел сидеть на цепи, чем есть овощи. Он потом несколько месяцев заставлял меня есть двойную порцию, чтобы наверстать то, что я не съел.

Разговор стих. Джек решил, что каждый вспоминал свое детство — и думал о Билли Джейкобсе.

Откашлявшись, он бросил салфетку на стол.

— А где папа? В больнице?

— Наверху, спит. — Бонни встала и начала убирать со стола. Лицо ее выражало угрюмое неодобрение. — Он отказался оставаться в больнице.

— Вопреки рекомендациям врача, — прибавила Сью, тоже вставая. — Они мало что могли ему предложить — только продлить жизнь. Я могла бы понять желание вернуться домой, если бы ему хотелось быть с близкими. Но он хочет только, чтобы его оставили в покое.

— Близнецы уверены, что он их ненавидит. — Бонни взяла стопку тарелок. — Казалось бы, перед смертью у него должно было бы возникнуть желание хоть немного с ними побыть!

«Все по-прежнему», — подумал Джек. Даже умирая, отец остался к ним равнодушен.

— Девочки, не надо, — дрожащим голосом попросила мать. — Вашему отцу осталось жить недолго. Если он хочет провести эти дни в одиночестве, то у него есть на это право.

Бонни посмотрела на Джека, выразительно поднимая глаза к небу. Сью сочувственно сжала плечо матери. Джек понял, что его сестры приехали из любви и сочувствия к матери, а не ради Билли Джейкобса.

Но его сестры уже примирились со стариком: тем, что остались рядом, что регулярно приходили в дом. А он — нет.

Пришло время для решительного объяснения.

Джек сделал глубокий вдох и встал из-за стола. Как бы отец к нему ни относился, надо с ним увидеться, стать лицом к лицу с прошлым. Пусть даже ему очень этого не хочется.

— Мне можно подняться наверх?

Мать молча кивнула, и Джек вышел из комнаты, ощущая на себе взгляды всех близких. Они поняли, что ему необходимо побыть с отцом вдвоем. Он оценил по достоинству их чуткость, хотя встреча прошла бы легче, если бы при ней присутствовали другие. Тогда у него появилась бы передышка, во время которой можно было бы привыкнуть к тому, что он снова видит отца — и что тот настолько болен. У него была бы возможность спрятать свою неуверенность. Свое отчаяние.

Джек поднялся по лестнице, без колебаний направившись к двери бывшей спальни родителей, которая теперь была превращена в комнату отца. Дверь была приоткрыта, и он напряженно выпрямился, не скрывая от себя того, что ему меньше всего хочется зайти в эту комнату.

И больше всего.

Джек решительно сжал зубы. У них с отцом уже нет времени на игры, уклончивость и споры. Больше нет времени.

Джек шире открыл дверь и вошел в спальню. При виде отца — исхудавшего, потонувшего в двуспальной кровати — у него перехватило дыхание. За те шесть лет, что они не виделись, отец постарел на целую жизнь. Его посеревшая от болезни кожа туго обтягивала лицо, глаза провалились и были обведены темными кругами.

Он полулежал на горе подушек, устремив взгляд в угол комнаты. Джек проследил за направлением его взгляда. Там был установлен его саксофон — точно так же, как когда-то в гостиной.

Джек нахмурился. Занавески на окнах были широко раздвинуты, и в комнату лился яркий свет. На ветке дерева за окном громко распевала какая-то птица.

Но его отец предпочитал смотреть в темный угол. Как всегда.

В нем начал подниматься гнев, но Джек сумел с ним справиться. Он приехал примириться с отцом, а не продолжить войну.

— Здравствуй, папа.

Его отец повернулся и взглянул на него. Несколько долгих секунд он не отвечал, а только разглядывал его с равнодушной опустошенностью.

— Так, значит, ты приехал домой.

— Да. — Отец ничего не добавил, и Джек сунул руки в карманы. — Чтобы повидаться с тобой.

— Потому что я умираю?

— Да. И потому, что ты — мой отец.

Отец закашлялся, и этот звук пугающе гулко разнесся по тихой комнате.

— И что я должен тебе сказать? Спасибо?

Джек покачал головой и сделал еще шаг к кровати.

— Может быть, «Добро пожаловать домой». Или — что ты рад меня здесь видеть.

— Как хочешь.

Отец снова стал смотреть в угол комнаты, словно исключив Джека из своего мира.

Как он всегда его исключал.

На долю секунды Джек снова стал ребенком — заброшенным, обиженным, рассерженным. Мечтающем о внимании отца, о его любви. В нем волной поднялась потребность громко возмутиться, и, чтобы сдержаться, ему понадобились вся его зрелость и сила воли.

Он давно перестал быть ребенком. Он больше не нуждается в том, что отец отказывается ему дать. Он может прожить и без этого.

— Мне жаль, что прошло так много времени. Мне жаль, что наша ссора так затянулась. Не надо было этого допускать.

— Избавь меня от твоих извинений. — Его отец снова закашлялся, а потом содрогнулся, по-прежнему не глядя на него. — Они мне совершенно не нужны.

Близнецы промчались вверх по лестнице, а потом понеслись по коридору, смеясь и крича, наполняя дом жизнью. Радостью.

Отец повернулся к нему.