d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

Ничего не будет. Бонни забыла про свои ночные клятвы, забыла про желание довериться кому-то, стать чьей-то вселенной и найти свое пристанище. Былая гордость взыграла, а нежелание показывать свои слабости достигло наивысшей точки. Не так-то легко отказаться от прежних принципов. Особенно, когда характер у человека не цельный, а противоречивый.

Беннет снова поднялась, снова спустила ноги на пол. Кажется, теперь это вышло легче. Перед глазами, правда, все равно потемнело, но, по крайней мере, теперь нет головокружения.

Интересно, а боль вообще когда-нибудь проходит? Да, воспоминания меркнут, но чувства могут оставаться прежними в течение долгого времени. Это что-то воде аллергии. Можно спасаться только с помощью таблеток, уколов и лишений…

— Ты видела себя в зеркало, красавица? Тебя в каталажку живо загонят, приняв за ночную бабочку под кайфом.

Девушка вновь ощутила острую головную боль, усилившуюся от громкости голоса Тайлера. И откуда он взялся на ее голову? Честно, было бы проще, если бы она подохла в том клубе и больше никогда не боролась за свое стремление доказать, что нельзя унижать и оскорблять женщин, вне зависимости от того, сколько им лет: двенадцать, двадцать, тридцать или шестьдесят восемь.

— Плевала я на всех.

Она поднялась. Вновь потемнело.

Однако девушка вновь зашагала, думая, что боли и потери сознания — это лишь камни, их надо перешагнуть и идти дальше. Просто двигаться вперед, оставляя позади Ребекку, отца, Клауса, Тайлера…

Его имя как синоним слова…

— Ты определенно идешь на поправку. Только вот твоя ночная попытка увенчалась провалом, милая.

Он медленно шел за девушкой, улыбаясь и прекрасно понимая, что физическое состояние Беннет не позволит ей достигнуть пункта назначения. Бонни ощущала злость и бессилие, тоже понимая абсурдность своей идеи уйти по-английски.

— Тебя никто не выгоняет, — тихо промолвил парень. Эти четыре слова, как четыре стрелы, впились в сердце со всех возможных ракурсов, заставив его замереть. Слезы готовы были вот-вот сыграть в предателей, а ноги уже ломило от саднящей и тупой боли.

Девушка медленно обернулась. Перед ней стоял все тот же Тайлер — руки в карманах, во взгляде — желание жить и любить, в душе — покой, а на губах — идиотская улыбка. Эта его дурная идея, спасти весь мир, начинает понемногу выбешивать. Но ее можно стерпеть, если сравнивать ее с последними словами.

Локвуд увидел безумный взгляд своей опекаемой подруги и смутился, но решил выдержать игру «в гляделки».

— Ты можешь остаться, — аккуратно произнес он, убавляя прежнюю гласность. — Это правда.

— Черта с два! — сорвалась. Снова. Контроль — это то животное, которое живет бок о бок с человеком, но никогда не поддается дрессировке. И на протяжении стольких веков человеку пока что не удавалось приручить этого зверя. — С меня достаточно!

— Достаточно… Чего?

Он недоуменно пялился на девушку, медленно вынимая руки из карманов и медленно приближаясь к подруге. Беннет смотрела на своего спасителя, не в силах унять ярость и ненависть к мужчинам.

Никто не должен видеть слабостей больше. Никто.

— Хватит жалости, сожаления и этой фальшивой гостеприимности, — процедила мулатка, вновь теряя изображение. — Просто оставь меня в покое. Я сама со всем разберусь, ясно?

Окончательно потемнело. Беннет ухватилась за голову, закрывая глаза. Зря она это сделала. Ноги подкосились, и девушку понесло влево. Попытки Тайлера удержать подругу обернулись нецензурными выражениями и легкими ударами. Бонни прижалась к стене, стараясь унять сердцебиение и боль в ногах.

Слабость организма все еще не уменьшалась. Сказывалось и плохое питание. Вот потом после этого и не верь врачам…

— Не прикасайся ко мне, — выплюнула феминистка, впечатываясь в стену. — Уйди из моей жизни… Просто уйди…

Удалось перебороть и слезы и страх, но вот контроль все равно оставался неподвластен. Бонни не могла взять себя в руки и стать апатичной, сухой и безэмоциональной, будто она разучилась это делать. Будто избили не только ее тело, но и ее душу.

— Я ненавижу тебя, слышишь? — процедила девушка, медленно скатываясь по стене. Тонкие пальцы отчаянно впивались в стены, чтобы удержаться, но все было безуспешно. — Ненавижу, и именно поэтому мне надо уйти.

Она села на пол, сжимая зубы и закрывая глаза, потому что изображение вновь расплывалось, а сознание потерять, как оказалось, довольно просто.

Не видеть Тайлера несколько секунд, не слышать его и не ощущать рядом было высшей наградой за мучения.

Сильная потребность уйти сменилась сильной потребностью закурить.

В шестнадцать — у кого-то, может, раньше — первая сигарета есть ничто иное как глоток взрослой жизни. В девятнадцать — как расслабление. В тридцать — как привычка. И сейчас Бонни хотела расслабления. Да, может, оно и не такое действенное как наркотики или сон, но зато недорогое и вполне доступное…