— Ну… идёт, — растерялся богатырь.
— А этих поймать поможешь? — Я кивнул на остальных.
— Этих? — Столбов рванул к Макару, хватая того за куртку резвее, чем тот успел отскочить. Что не говори, а реакция у него была отличная даже в бреду глюков.
Я залез в вагон, принимая брыкающегося Макара. Впихнул его дальше.
— Помоги поднять.
Мы затащили Богдана и Добрыню, я вновь залез наверх.
— Смотри, я тут. Никакого огня. Залезаешь?
— Д-да… — неуверенно проблеял Столбов, запрыгивая наверх с такой миной на лице, словно и правду сигал в огонь.
Я пропустил его, вновь спрыгивая на пути. Обратился к остальным пятерым:
— Ребят, у меня нет времени. Давление в печке осталось без контроля. Поезд либо тронется, либо мы вообще никуда не поедем. — Алфёров, что тебя гложет?
— Ничего. — Он говорил как ребёнок, которого застали на месте преступления, но который упорно отказывался признавать правоту родителей.
— Не ковыряй мне мозг. Почему не заходишь в вагон?
— Какой вагон? — удивился бригадир технарей.
Сложно. Очень сложно. Но только не психуй, выдержи всё это. Ты должен, Громов. Ты обязан!
— Я сейчас где, по-твоему?
— Паришь над обрывом, как все мы — ангелы.
— А разве ангелы могут разбиться? Они же летают вроде. Так?
— Так.
— И чего ты боишься? Полетели вместе со мной.
Алфёров быстро забрался в вагон.
Так, ещё четверо. Бросить или ранить? Время на исходе.
Я выхватил пистолет из кобуры на поясе и последовательно произвёл четыре выстрела. Три угодили людям в мякоть мышц ног выше колена, а четвёртую пришлось пустить в ляжку убегающему рабочему. Только бы Брусов пришёл в себя.
— Следующая пуля будет в лоб! В вагон все живо! Ползите!!!
Я убрал пистолет, в который раз спрыгнул на пути и подбежал к ближайшему раненому. Схватив за шкиряк, потащил его упирающегося и скулящего к вагону. С двумя другими тоже проблем не возникло. А вот последний улепётывал на одной ноге, прыгая, как раненый козлик по горам. Уже не сдерживая удары, я пинал его под рёбра, выбивая дурь из головы. Когда же он пообмяк, чертыхаясь, потащил его за ноги по снегу к вагону.
Из последних сил закинув последнего страдальца аномальной зоны в вагон, я залез следом, быстро закрывая дверь на все засовы и отгораживая обеззараживающую камеру, в которой осталось оружие. Затем, распихивая сходящих с ума подопечных, переступая скулящих раненых, кинулся к печке. По пути двоих пришлось снести плечом. Ещё один задержал почти на минуту, стараясь задушить. Поборолись.
Затем быстро приближался к цели, не обращая внимания на горько плачущих или дико кричащих. Лишь бы не поубивали друг друга, пока не пришёл в себя Брусов.
Вагоны мелькали перед глазами один за другим. Вот и бьющийся о ящики с оружием головой Тай, вот и вагон с углём, вот извергающий проклятья связанный Кузьмич.
Так, всё, в путь. Убрать тормоза с колёс. Печка… печка горит. Сейчас ещё подкину угля. Всё вроде нормально, только дверь переднюю закрыть. Надеюсь, никто не сбежал с этой стороны, пока запихивал тех глюконавтов с другой.
Поезд выпустил пар и сорвался в путь. Показалось, что от этого рывка Варяг порвёт связь с вагонами и один устремиться вперёд, но крепления выдержали. Поезд, закачавшись, принялся набирать обороты.
Я впервые спокойно выдохнул и… тут же дико, обречённо закричал — тела! Жанка, Азамат!
До скрипа стиснул зубы, заскулив, как побитый пёс. Рука рванулась к стоп-крану, но замерла на полпути. Не факт, что угля хватит, чтобы вырваться из аномальной зоны… а тогда что? Одному идти рубить дрова, таскать сюда? Да они шею друг другу посворачивают за это время! Не могу я бросить поезд ни на минуту.
И эта подлая мысль, что похороним их по-человечески на обратном пути совсем обездвижила.
— Как же! Похороним! Аномальная зона! Придётся всех связать и ехать без остановок! — Закричал я счётчику Гейгера и печке.
В горле образовался комок. Он как адамово яблоко — вроде застрял в горле и вроде проглотить не особо хочется. И так тяжко, теперь ещё это. Тела наверняка растащат звери. Если зверей не сводит с ума эта зона. Если же и хищники начинают чудить в этом районе, тогда тела просто сгниют не погребёнными. Под солнцем, когда растает снег. Или снег не прекратится и их заметёт. В любом случае не по-человечески.
— Неправильно всё это, — обронил совсем тихо сам себе.
Проглатывая внутренние слёзы, взялся за лопату и пошёл набирать угля. Нельзя сейчас расклеиваться. Никак нельзя. Сначала дело! Сопли, раскаянье, горечь переживания — всё потом.
Бегая от печки к стеклу, я почти не видел, что с путями. Да и поезд разогнался так, что летел быстрее, чем когда-нибудь. Осознанно шёл на риск, просто не в силах делать несколько дел одновременно.
В глазах потемнело, свалился в спасительный омут отключки. Тело исчерпало свой ресурс, и мозг поспешил отключить второстепенные функции, пока не наступила смерть.
Я больше не контролировал ситуацию.