Crazy

«Дристун! Дристун!» — издевательски раздается снаружи. Они поют. До самоподготовки остается пять минут. Мне не успеть. Ладно. Ну и кипеж сейчас начнется! Но делать нечего.

Я ненавижу туалет Развратного коридора. Но он единственный, который у нас есть. Он старый, дверцы не закрываются. Почти все плитки отвалились. На полу лужи мочи. Воспитанникам Ландорфа все равно, куда ссать. Если у них есть время, то они делают это даже на потолок. Получается очень весело.

* * *

Сегодня дежурит француженка Хайде Бахман. Она бросает на меня быстрый взгляд. Я подхожу к двери. Она погружается в чтение.

— Не очень это здорово, опаздывать ко времени, отведенному для выполнения домашних заданий, да еще в свой первый учебный день, — говорит она. У нее хриплый голос. Каштановые волосы подрагивают. Глаза сверкают.

— Да, я знаю, — отвечаю я, — мне очень жаль, но…

— Сядь! — перебивает она и делает какую-то запись в классном журнале. — Стоп! Не туда. Сядь, пожалуйста, рядом с Мален.

Делаю что приказали. Иду к Мален. Мечта Яноша. Она сидит у стены. Втиснулась между двумя одинарными столами. За одним сидит Анна, подруга Мален. Она заколола свои длинные светлые волосы наверх. Лицо бледное, но приветливое. Поднимает на меня глаза и улыбается. Я улыбаюсь в ответ. Второй стол свободен. Туда сажусь я. Когда я отодвигаю стул, раздается скрип. Все ученики смотрят на меня. Мален тоже. Она смеется. «Чертовски красивая девушка», — проносится у меня в голове. Я понимаю Яноша. У нее светлая, нежная кожа. Добрые глаза. Мечтательная улыбка.

— Ты, случаем, не можешь мне помочь по математике? — спрашивает она и при этом закидывает ногу на ногу. К горлу подступает комок.

— Нет, к сожалению, не могу. Я бы и сам с удовольствием в ней разобрался.

Мален кивает. И отворачивается. Я смотрю на ее грудь. Да. Это, наверное, и был мой шанс. Хлоп — сюда, хлоп — отсюда. Как всегда. Бросаю взгляд на свою тетрадь. В ней сплошные обещания грядущих маленьких радостей: математика, физика, английский, французский. И все это на завтра. А кроме того, реферат по музыке и сочинение на тему «Молодежь и алкоголь» по-немецкому. Как будто больше делать нечего! Принимаюсь за работу.

Бахманша подходит, изображая надсмотрщика. Садится за мой стол. Невольно вспоминаю свою старую школу в Мюнхене. Гимназия Гиммельштосса. Там я проучился три года. Напряженное время. Неудачи и в школе, и во всем остальном. Каждый ученик должен был много работать самостоятельно. Но там можно было уходить домой. После всего того мерзкого зловония, которое изливалось на нас в первой половине дня. Там не было отведено времени для самоподготовки. И Бахманши там тоже не было. В час можно было сматываться домой. К маме. Поплакать. Посмеяться. Можно было питать надежды. А здесь такого нет. Здесь нужно оставаться. Оставаться до тех пор, пока не сойдешь с ума. А на это требуется время. Мален встает. Она просит Бахман что-то ей начертить. Подходит к моему столу с раскрытой тетрадью. Ее не очень длинные светлые волосы зачесаны назад. Красная блузка заставляет домысливать все остальное. Так же, как и короткая юбка. Она наклоняется мне через плечо. Сногсшибательное ощущение. Будь я мужчиной, мне бы, наверное, понадобилось кое-что посерьезнее, чтобы так восхищаться. Но ведь я мальчик. А мальчику достаточно, если девушка просто наклоняется. Бахманша ставит под заданием по математике свою подпись. Мне бы хотелось поскорее получить такую же. Но у меня еще целое доказательство равенства фигур.

— Мне кажется, ты неплохо прижился, — говорит Бахманша и кусает ноготь.

— Да, прижился, и прижился неплохо.

В голове крутятся мысли о родителях. И о Яноше.

— Замечательно, — говорит она, — и все равно будет лучше, если в следующий раз ты не опоздаешь. Неприятно, если это войдет в привычку.

Конечно неприятно.

Она возвращается к своему столу, покачивая задом. Смотрю ей вслед. А потом углубляюсь в доказательство равенства.

3

На ужин дают ванильные круассаны. Это хорошо. Многие воспитанники, среди них ученики десятых, одиннадцатых и двенадцатых классов, уехали на какую-то художественную выставку. Поэтому нам достанется больше. Толстый Феликс специально принес с собой пакеты. Он хочет захватить круассанов наверх. Мы прячем пакеты под стол. С регулярными перерывами мы ходим за добавкой. На это никто не обращает внимания. Флориан надыбал даже немного какао. Янош утверждает, что такое редко удается. В конце дают еще и фрукты.

Радуемся до одури. Даже Трой смеется. Он берет себе еще один круассан. На улице идет снег. Капли стучат в большое окно. Шумно.

— Ну так что, кореши, идем сегодня по бабам? — спрашивает Янош. При этом он поворачивается к воспитателю Ландорфу, сидящему напротив, и ухмыляется.

— С тобой я больше никуда не пойду, — отвечает толстый Феликс, вгрызаясь в яблоко.

— Хватит дуться. Ты меня неправильно понял.

— И Бенни мне тоже так сказал, — признается толстый Феликс, — но все равно.

— Как мог Бенни тебе что-то сказать? — спрашивает Янош.

— Да потому что наш Бенни клевый, — объясняет Флориан, которого все называют девчонкой.