Crazy

— Зря. Без зонтика лучше. Поверь.

— У меня не получается.

— Хочешь, помогу? Вместе, хочешь?

— Хочу. А как?

— Не знаю. Но придумаю. Обещаю. Меня в младших классах сильно лупили. Из-за музыки. Все пацаны на улице, а я часами за фортепьяно. Им было непонятно, поэтому и лупили. Потом перестали, но я запомнил. Это больно.

— Больно.

— Ты классно рисуешь. Душой.

— Спасибо.

— Но эта, с зонтом, лучшая. Сильно плохо было?

— Плохо.

— Заметно.

— Иван, скажи, почему ты со мной возишься? Я ведь совсем сумасшедшая.

— Это ты так думаешь.

— Нет. Это на самом деле. Я пыталась себя приучить. Например, поднять на улице чужой окурок, а потом выбросить и руки помыть, как это все нормальные люди делают. Или с кем-нибудь за руку поздороваться. Но в самый последний момент словно что-то включается внутри и я… Я не могу.

— Тогда считай, что мне нравится дружить с сумасшедшими. Такой ответ тебя устраивает?

— Дружить? Мы же только второй день знакомы.

— А сколько, по-твоему, надо быть знакомыми, чтобы начать дружить?

Хороший вопрос! Мне вчера секунды хватило.

— Понимаешь, Аль, мне кажется, что люди друг друга чувствуют. Как, например, собаки. Извини за сравнение, но собаки никогда не ошибаются. Знают, кто камнем кинет, кто косточку даст, кто погладит. Поэтому одних кусают или облаивают, перед другими хвостом виляют.

— Так у них же чувствительность какая-то особая. Я читала, что животные у человека ауру видят.

— Не знаю, как насчет собачьей чувствительности и человеческой ауры, но тебе разве её нужно видеть, чтобы понять, кто рядом, друг или враг?

— Не-е-ет…

— Вот и мне так же. Знаешь, как я опасался, что приеду в незнакомый город и не найду себе хорошего друга?! Который бы понимал…

— Но разве вокруг мало людей? Вон, полная школа.

— Много. С ними будет хорошо и весело. Но иногда хочется поболтать о серьёзной музыке, книгах, живописи и посмотреть нетупой фильм. Возможно, я тоже crazy.

— Понятно… Теперь не боишься?

— Не боюсь.

— Но я же Мойдодыр!

— Ну и, пожалуйста. Твой выбор. Только скажи, позаниматься со мной не передумала?

— Что ты! Конечно же, нет!

Иван усмехнулся:

— Сделка состоялась. Поздно уже. Я пошёл.

Пока я, совершенно обалдевшая, стояла посреди комнаты, он обаял в коридоре мою маму, распрощался. Стукнула дверь. Ну и вечер!

— Алечка, кто это был?

Бедная мамочка, ко мне никогда никто, кроме Юльки, не заходил. Конечно, она не привыкла.

Я затрясла головой, бросилась ей на шею, обняла, а потом как завизжу:

— Мой друг, мама!

* * *

Никогда не встречала человека, который так быстро всё понимает и запоминает. Через месяц Иван уже нагнал программу, и нашим занятиям пришёл славный конец. Знала о них только Юлька. Когда я заявила, что учу с Иваном уроки, она обалдела. Виду, правда, не подала, но тут же спросила:

— Влюбилась?

Я подумала и кивнула. Что врать-то? Всё равно увидит. Не увидит, так догадается.

По-моему, Иван нравился не только мне… Но уточнять я не стала.

Иногда мы дружили втроём. Иногда — это три раза. Первый — вместе поехали за город, побродить по лесу. Второй — «Щелкунчик» в оперном. Иван пригласил. Я «Щелкунчика» уже смотрела года три назад, с мамой. Но сделала вид, что впервые. А Юлька, действительно, до сих пор балетами не интересовалась. Я за ней в театре наблюдала, как она головой и ногой качает. И как кособочится, чтобы Ивана плечом коснуться.

Домой шли пешком. Иван рассказывал о музыке. Про классицизм, романтизм, импрессионизм. Про всеми позабытого Баха. Оказывается, о нем лет пятьдесят не вспоминали. Потом вспомнили, да и то случайно. Теперь он великий, но ему-то от этого уже ни тепло, ни холодно. Или Бетховен. Как глухой мог такую музыку писать — не понятно! «Лунная соната» — пам-пам-пам, пам-пам-пам… Фантастика! А Сальери?! Он, может, никого и не травил. Сочинял себе свои оперы, а вот попробуй, исправь репутацию. Ещё Иван про Ленинградскую симфонию рассказал — Шостаковича. Как её в блокадном Ленинграде исполняли замёрзшими пальцами, а в домах в это время люди от голода и холода умирали.

Я раньше думала — музыка и музыка. Красивая или скукота. Оказывается, с ней не всё так просто!

Юльке тоже было интересно, только она всю дорогу морщилась и делала вид, что у неё нога натёрлась. Это чтобы Иван под руку взял. Думала, я такая наивная, ничего не вижу и не понимаю. Ну, он и взял, конечно. После этого мне стало скучно, я сказала, что не успела сделать уроки, голоснула маршрутку и уехала. Пусть себе гуляют.

Про третий раз я расскажу подробнее, потому что это было — вообще!

Как-то я пришла из школы, а у нас дома дядя Вова Решетов, мой учитель. Я так обрадовалась! Он уезжал за границу, и мы жуть сколько не рисовали. По-моему, он тоже обрадовался. Пока мама нас обедом кормила, я извертелась вся. Наконец она сказала: «Вовочка, мы обо всём с тобой поговорили. Поступай, как знаешь. Сейчас можете идти к Альке, я вам мешать не буду». Я бросилась доставать краски, карандаши, бумагу, но дядя Вова меня остановил: