За страшными визитерами закрылась входная дверь. Я прикрыла глаза, грудь точно сдавливало горячее кольцо. Казалось, что в испуганной тишине дома мужской хрипловатый голос снова и снова повторял: «На ее теле обнаружили выжженные темные руны». Казалось, что голова была готова лопнуть от мыслей. Меня тошнило от собственной трусости.
Распознал ли дознаватель ложь в моих словах?
Вытащив из шкафа бутыль с солодовым виски, я откупорила пробку и сделала пару поспешных глотков. По горлу прокатилась огненная волна, обжигающий ком упал в пустой живот. От крепости перехватило дыхание, а на глаза выступили слезы.
- Гадость-то какая… - выдохнула я и на свет проверила, сколько имелось мерзкого пойла в бутыли. Виски внутри плескалось столько, что мне обещалась не просто блаженная отключка, а летаргический сон.
В год, когда мамы не стало, стараясь забыться, я училась, как обезумевшая, ночами штудировала учебники по световым рунам, даже кровь носом шла от усердия, а папа прятался в пыльных исторических фолиантах и заглушал терзания солодовым виски. Позже опытным путем и не без участия Валентина Озерова я выяснила, что отцовский способ прятаться от уродливой реальности был гораздо проще и эффективнее. Оказалось, что меня развозило даже от полпинты легкого имбирного пива, а крепкий алкоголь и вовсе приводил в состояние близкое к коматозному. И никакой крови из носа, только если по пьяной лавочке впишешься в дверной косяк.
К седьмому глотку отвратительный привкус исчез, зато появилась легкость в теле, белый шум в голове, а животе - настоятельная потребность закусить. Корзинка с закупленной снедью по-прежнему стояла неразобранная у входной двери. Правда, чтобы определить точное расстояние пришлось прищуриться, и путь до нее превратился в славное приключение, учитывая, как смешно из-под ног уходил пол.
Я почти добралась до еды, как кто-то сдержано постучал в дверь. В общем-то, жизнь у меня уже наладилась, совесть захлебнулась в виски, поэтому мысль о душевной компании показалась ужасно привлекательной. Навалившись на дверь всем телом, сама того не ожидая, я неловко вывалилась на веранду. Из прижатой к животу бутыли щедрым потоком выплеснулся огненный напиток. И так его было жалко, хоть с пола слизывай.
- Осторожно! – прозвучал над макушкой изумленный мужской голос.
Уличный холод отлично студил горящие щеки. Подняв голову, я прищурилась для лучшего прицела. Соседи, а их было три бравых парня, смотрели на меня с нескрываемым недоумением.
- О! Господа преподаватели! Вы толпой? – Язык слушался плохо. – Хотя ты ж один такой похожий…
- Ты сбежала и забыла хлеб, - несколько ошеломленно вымолвил тот.
Нечеткий взгляд сфокусировался на протянутой булке.
- О! Еда! Подержи-ка… - всучив гостю бутылку, я выхватила хлеб и гостеприимно предложила: - Не стесняйся, преподаватель, угощайся. Раздели со мной унции чистого счастья, раз уж закусь притащил.
- Какого черта… - Он поднес горлышко бутыли к носу и мгновенно сморщился. - Это виски?!
- Чего скривился от благородного бухла, как будто тебе сивуху подсунули? – пробубнила я, надкусывая горбушку, и добавила с набитым ртом. – Он старше меня будет! Побольше уважения!
- Уважения? – повторил Оливер. – Какого… Валерия, ты что… Ты напилась?!
- Я бы попросила, господин преподаватель, полегче с определениями! - прожевав хлеб, поправила я. – Воспитанные девушки не напиваются, они просто сильно устают. Так вот я сегодня так устала от трезвости, что чу-уть-чуть…
Тут веранда поплыла в сторону, и Оливер дернулся, надеясь спасти меня от падения. Однако ж не успел – стена оказалась проворнее, подперла, как дочь родную, не давая нам с хлебом растянуться под ногами у привлекательного гостя. В конце концов, что это я все на коленках перед ним да на коленках?
- Все хорошо! – торжественно подняла я руку, прислонившись спиной к ледяной обшивке дома. – Я и батон в полном порядке. Кстати, ты там между делом по-абрисски что ль ругнулся? Ик!
- Да, ты в дрова! – охнул Оливер. – Господи, когда успела? Ты сбежала из булочной всего полчаса назад.
- Ну, что сказать?.. - Я взмахнула надкусанный батоном. – Мы с виски очень быстро находим общий язык.
- Сколько ты выпила? - С брезгливой миной Оливер взболтал темную бутыль, пытаясь определить остаток. – Проклятье, зачем?!
- Знаешь, господин преподаватель, за эти полчаса часа, пока ты блуждал по кварталу, я совершила самый трусливый поступок в своей жизни, и меня прямо с души воротило. Оч неприятное ощущение. Поэтому если у тебя есть чего пожрать, то пойдем, закусим? Иначе меня вывернет под лестницей, я протрезвею, и меня снова начнет воротить.
Тут от жалости к самой себе на глаза навернулись слезы, и я громко шмыгнула носом. Оливер оцепенел с бутылкой наперевес, в лице нарисовалась неподдельная паника нормального мужика, до дрожи боявшегося женских истерик. Кажется, он собирался сбежать, не имея никакого желания превращаться в добровольную жилетку для прихрюкивающей в рыданиях страдалицы.
- Фи, как по-мужски! – сморщилась я. – Все желание поплакать отбил.
У него удивленно изогнулись брови.