Чужой выбор

Это было прекрасно, и это было ужасно. Мое черное воинство шло, не зная границ и сметая все на своем пути. Мы жгли и рушили, уничтожали и разваливали все, до чего могли дотянуться. Деревни, целые города, оказавшие сопротивление… Я отдавал их на разграбление, не испытывая мук совести, не думая, что из-за моего слова пострадают случайные люди. “Нет невиновных, ибо молчаливая покорность - тоже вина”, - так рассуждал я в те годы, оправдывая себя.

Более не скрывая свою силу, я стал использовать ее против обычных людей и других магов, наносить удар наверняка, причиняя боль, сея смерть и разрешение. Золотые Земли, истерзанные годами войны, ложились под ноги наших коней почти без сопротивления. Послов нового императора, просивших о сдаче и милости к поверженным, я приказал убить на месте, а тела их выставить вдоль дороги, по которой шло мое войско.

А потом я вошел в столицу. Сжег и разрушил более двух третей города, не пощадив ни мирных жителей, ни воинов, сложивших оружие. Остановился я лишь в тронном зале императора.

На руках моих была кровь его людей, ноги мои были в крови его людей, даже волосы мои пахли кровью его людей. И тогда я, добившись всего, о чем мечтал без малого три десятилетия, ощутил пустоту. Победил, поверг врага в пыль, но это не принесло освобождения.

Император был бледен, его руки тряслись. Еще бы, ведь за ним явился беспощадный герцог сумеречных земель, кровавый маг Тьмы. Никто не встал перед сиятельным, чтобы защитить. Самые верные соратники публично отреклись от него, в последней, неистовой надежде спасти свои жизни.

Рядом с императором стояла только хрупкая девушка, совсем юная, она прижимала к груди новорожденного ребенка - своего первенца. В ее лице не было ни кровинки, когда я подошел к ней и забрал дитя. Она рухнула на пол, как срезанный цветок, без стона и крика, лишь из темных глаз лились слезы. А ее дитя… Ее ребенок проснулся и вдруг улыбнулся мне беззубой улыбкой. Своей маленькой ручкой он схватил мою перчатку, и пальцы его окрасились красным.

В этот миг безумие закончилось, завершился путь бесконечных убийств, жестокостей и насилия. Я просто стоял и понимал, что не лишу это дитя жизни, не причиню такую боль его матери. Император и весь двор ждали моего решения и своей участи, а я не смог завершить начатое.

Мы подписали мирное соглашение. Недоре оставалась в составе империи, но с соблюдением всех древних привилегий и целым перечнем новых. Отныне я мог содержать свою армию и флот, подчиняющийся лишь мне. Все обвинения в законности моих прав были сняты, те, кто сфабриковал их и еще остался жив - публично казнены. Затем я покинул Золотой двор и вернулся домой, в Кинна-Тиате, чтобы пройти долгий путь примирения со своей сутью.

Ульф как-то спросил меня, отчего я не занял тогда трон, ведь мой род, как и род Сабира, восходит к первому властителю Золотой Империи. Я бы мог сослать сиятельную семью куда-нибудь в глушь, в отдаленный замок, где под бдительной охраной они бы и закончили свою жизнь в забвении.

Наверное, мой ответ его удивил - мне было противно до омерзения оставаться там. Стены дворцовых покоев были пропитаны предательством, кровью, ложью. Ни один человек из тех, с кем мне пришлось общаться, не был искренен или хотя бы верен своим убеждениям. Все они, едва поняв, что им сохранят жизнь, тут же принялись грызть друг друга и торговаться со мной, в надежде урвать кусок побольше. Такая власть была мне не нужна и даром, потому я оставил все, как есть, и вернулся сюда.

Из тех времен в моей памяти сохранился только один разговор, он до сих пор мне дорог. Незадолго до моего отъезда ко мне пришла императрица. Совсем еще юная женщина, тонкая и хрупкая, словно бронзовая статуэтка с живыми глазами. Ей единственной достало храбрости поговорить со мной наедине. Прежде она была свободнорожденной, хотя и не из знатной семьи. Она не пыталась играть роль великого политика, понимая, что пока еще не готова к подобному. Ее руки нервно теребили богато расшитые ленты на одежде, ей становилось дурно, если я подходил ближе, чем на три шага, и все же она держалась, изо всех сил стараясь не показывать свой страх.

Знаешь, что она сказала мне? Поблагодарила, что я сохранил жизнь ей и ее сыну. Вот так просто. Не просила ни о чем, не требовала гарантий безопасности, не предлагала верности, ничего не обещала. И все же в ее хрупком сердце оказалось достаточно решительности и благородства, чтобы произнести эти нехитрые слова.

***

Хальвард замолчал, а уходящее за горизонт солнце окрасило все золотисто-алым, расчерчивая небо длинными косыми лучами. Йорунн с замиранием сердца смотрела, как в течение рассказа менялось выражение лица правителя: легкая улыбка уступила место боли, затем ненависть исказила и заострила черты, глаза потемнели и искры в них вспыхнули ярче обычного. Сейчас он был спокоен, но девушке показалось, что раны прошлого все еще кровоточат глубоко в сердце. Меж тем, Хальвард продолжил.

***