Чужой сын

Ком подкатил к горлу, и я свернул к летнему кафе: будка, два пыльных столика и пластмассовые стулья. В ассортименте — мороженое в вафельных стаканчиках и «пепси». Мальчик не прикоснулся к угощению. Рая угадала наше настроение, отодвинула недопитую воду и поднялась. Чуть приотстав, девушка сняла серьги и сжала их в кулаке.

Сергей до ночи лежал, отвернувшись к стене. А перед сном прошептал:

— Хочу к папе…

Я сгреб мальчика в охапку и усадил к себе на колени. Его чуб пах подушкой.

— Не обижайся. Я однолюб. Я люблю только твою маму. А Рая всего лишь — мой друг.

— Однолюб — это когда любишь одного? — глухо спросил Сережа.

— Да.

— Мама так говорила про папу, — мстительно сказал мальчик. Но крепче обнял меня.

На веранде я перечел Сереже сказки Пушкина, переводы Андерсена, выбранные места из Майн Рида, Фенимора Купера, длиннющих романов Дюма и Жуля Верна. Всего, что сам читал в детстве, — правда, в несколько позднем возрасте, — и полагал, будет полезно ребенку. Сережа с сонным подрагиванием век внимал докуке.

Словом, мы вчетвером ладили.

23

Прогулка в парк обошлась нам дорого.

Старая учительница Коврина еще в мою ученическую бытность обходила дома, окрестные ближайшей школе, и переписывала дошкольников и школьников для РОНО. Она ссутулилась, сморщилась и, казалось, пожухла, как древняя коврига. На ней была неизменная светлая кофта с прозрачными пуговицами и искусными крестиками на рукавах от прожорливых молей, кружевное жабо со стеклянной брошью, в сумочке на локте пухлый рулон из тетради с обложкой бутылочного цвета. Женщина аккуратно навесила крюк на калитке и неторопливо зашагала к веранде. После многолетнего перерыва меня удивило даже не ее появление у нас, а то, что советская система учета работает, когда самой страны нет.

Понятно, что учительница пришла справляться не о моей учебе!

Женщина вежливо поинтересовалась, как устроились мои родители. Я предложил чаю, старательно вспоминая ее имя и отчество. Учительница долго гнездилась в кресле.

— У вас живет мальчик. Он ваш родственник? — наконец, спросила старушка: голос ее напоминал индюшачий клекот. Она помешивала ложечкой так, чтобы не звенеть о чашку.

Меня неприятно поразила осведомленность учительницы. «Соседи настучали! Нечего шляться с мальчишкой по улицам!»

— Племянник…

— У вас разве есть брат или сестра?

Женщина нахмурилась. Она не ловила меня на лжи, а лишь сражалась с памятью.

— Двоюродный племянник…

— Он еще долго у вас погостит?

— Днями отец должен забрать его.

— Я перепишу данные мальчика. С нас требуют…

— К сожалению, его свидетельство о рождении у родителей.

— Тогда продиктуйте его имя и дату рождения! — Старушка расправила страницы и расписала шариковую ручку энергичными короткими зигзагами. Я продиктовал пришедшее на ум имя и соврал, что мальчику скоро шесть.

Тут среди деревьев со стороны дома Песоцких, плавно покачиваясь, как слоновая эскапада, к веранде приблизились Григорий и Сережа. Женщина не отрывала взгляда от культей малыша. Григорий бережно снял Сережу с плеч, чтобы тот не расшиб лоб о косяк, и под мышки занес его в дом. Я, вероятно, покраснел.

— Я знаю этого мальчика! — проговорила старушка своим «индюшачьим» голосом.

— Его мать погибла! При обстреле.

— Какой ужас! — растеряно прошептала учительница.

— Его отец хлопочет о переезде.

— Да, да, я понимаю. Но мальчику все равно надо учиться. Я могу поговорить, чтобы учитель приходил на дом.

— Он скоро уедет.

— Да, да, я понимаю! — Женщина, наконец, сообразила, что вмешивается во что–то, что ее не касается, покраснела и засобиралась.

Рая пришла следом за братом, румяная и улыбчивая. Она, щурясь, проследила мой взгляд. Над калиткой нависла седая кудлатая шевелюра, а традиционно преломленная над зубчатым штакетником рука учительницы вслепую выцеливала крюком паз.

Я пояснил. Рая испугалась. Ибо в нашей жизни мы давно отвели злобной власти то место, какое она всегда занимала.

«Давайте переведем мальчика к нам?»

«Если она расскажет о Сереже, и они начнут искать, найдут и у вас!»

«А что мы сделали плохого?»

«Откуда я знаю?»

24

Участковый появился через неделю, после учительницы.

Ничего еще не произошло, а мы с Раей насторожились, после ухода мента. Ибо паренек в форме знал то же, что и мы: ребенку у чужих людей скорее плохо, чем хорошо.

По телефону на мои тревожные сетования Родин невнятно пробубнил, что скоро приедет. Дядя мальчика, — этому степенному белорусу я верил больше, — сухо намекнул: «Скоро вы получите, что вам причитается…» — и положил трубку.