Ком подкатил к горлу, и я свернул к летнему кафе: будка, два пыльных столика и пластмассовые стулья. В ассортименте — мороженое в вафельных стаканчиках и «пепси». Мальчик не прикоснулся к угощению. Рая угадала наше настроение, отодвинула недопитую воду и поднялась. Чуть приотстав, девушка сняла серьги и сжала их в кулаке.
Сергей до ночи лежал, отвернувшись к стене. А перед сном прошептал:
— Хочу к папе…
Я сгреб мальчика в охапку и усадил к себе на колени. Его чуб пах подушкой.
— Не обижайся. Я однолюб. Я люблю только твою маму. А Рая всего лишь — мой друг.
— Однолюб — это когда любишь одного? — глухо спросил Сережа.
— Да.
— Мама так говорила про папу, — мстительно сказал мальчик. Но крепче обнял меня.
На веранде я перечел Сереже сказки Пушкина, переводы Андерсена, выбранные места из Майн Рида, Фенимора Купера, длиннющих романов Дюма и Жуля Верна. Всего, что сам читал в детстве, — правда, в несколько позднем возрасте, — и полагал, будет полезно ребенку. Сережа с сонным подрагиванием век внимал докуке.
Словом, мы вчетвером ладили.
23
Прогулка в парк обошлась нам дорого.
Старая учительница Коврина еще в мою ученическую бытность обходила дома, окрестные ближайшей школе, и переписывала дошкольников и школьников для РОНО. Она ссутулилась, сморщилась и, казалось, пожухла, как древняя коврига. На ней была неизменная светлая кофта с прозрачными пуговицами и искусными крестиками на рукавах от прожорливых молей, кружевное жабо со стеклянной брошью, в сумочке на локте пухлый рулон из тетради с обложкой бутылочного цвета. Женщина аккуратно навесила крюк на калитке и неторопливо зашагала к веранде. После многолетнего перерыва меня удивило даже не ее появление у нас, а то, что советская система учета работает, когда самой страны нет.
Понятно, что учительница пришла справляться не о моей учебе!
Женщина вежливо поинтересовалась, как устроились мои родители. Я предложил чаю, старательно вспоминая ее имя и отчество. Учительница долго гнездилась в кресле.
— У вас живет мальчик. Он ваш родственник? — наконец, спросила старушка: голос ее напоминал индюшачий клекот. Она помешивала ложечкой так, чтобы не звенеть о чашку.
Меня неприятно поразила осведомленность учительницы. «Соседи настучали! Нечего шляться с мальчишкой по улицам!»
— Племянник…
— У вас разве есть брат или сестра?
Женщина нахмурилась. Она не ловила меня на лжи, а лишь сражалась с памятью.
— Двоюродный племянник…
— Он еще долго у вас погостит?
— Днями отец должен забрать его.
— Я перепишу данные мальчика. С нас требуют…
— К сожалению, его свидетельство о рождении у родителей.
— Тогда продиктуйте его имя и дату рождения! — Старушка расправила страницы и расписала шариковую ручку энергичными короткими зигзагами. Я продиктовал пришедшее на ум имя и соврал, что мальчику скоро шесть.
Тут среди деревьев со стороны дома Песоцких, плавно покачиваясь, как слоновая эскапада, к веранде приблизились Григорий и Сережа. Женщина не отрывала взгляда от культей малыша. Григорий бережно снял Сережу с плеч, чтобы тот не расшиб лоб о косяк, и под мышки занес его в дом. Я, вероятно, покраснел.
— Я знаю этого мальчика! — проговорила старушка своим «индюшачьим» голосом.
— Его мать погибла! При обстреле.
— Какой ужас! — растеряно прошептала учительница.
— Его отец хлопочет о переезде.
— Да, да, я понимаю. Но мальчику все равно надо учиться. Я могу поговорить, чтобы учитель приходил на дом.
— Он скоро уедет.
— Да, да, я понимаю! — Женщина, наконец, сообразила, что вмешивается во что–то, что ее не касается, покраснела и засобиралась.
Рая пришла следом за братом, румяная и улыбчивая. Она, щурясь, проследила мой взгляд. Над калиткой нависла седая кудлатая шевелюра, а традиционно преломленная над зубчатым штакетником рука учительницы вслепую выцеливала крюком паз.
Я пояснил. Рая испугалась. Ибо в нашей жизни мы давно отвели злобной власти то место, какое она всегда занимала.
«Давайте переведем мальчика к нам?»
«Если она расскажет о Сереже, и они начнут искать, найдут и у вас!»
«А что мы сделали плохого?»
«Откуда я знаю?»
24
Участковый появился через неделю, после учительницы.
Ничего еще не произошло, а мы с Раей насторожились, после ухода мента. Ибо паренек в форме знал то же, что и мы: ребенку у чужих людей скорее плохо, чем хорошо.
По телефону на мои тревожные сетования Родин невнятно пробубнил, что скоро приедет. Дядя мальчика, — этому степенному белорусу я верил больше, — сухо намекнул: «Скоро вы получите, что вам причитается…» — и положил трубку.