Чужой среди своих

Собственно, и наша с Лёвкой помощь в общем-то не нужна женщинам, но навести суету мы помогли! Бегая туда-сюда с блюдцами, блюдечками, чашками и салатницами, сталкиваясь то и дело в проходах, мы почувствовали себя нужными, а я слегка отошёл. А то очень уж настроение у меня было… своеобразное.

Очень странное чувство, когда ты одновременно — наследник победителей в обеих жизнях, и в то же время «Они», а не «Мы». Голова кружится… и если бы не эта суета, я бы, наверное, снова завис…

«— Кстати, надо будет разобраться с этим чёртовым зависанием» — делаю себе мысленную пометочку, и тут же вспоминаю, что интернета нет, и работа с информацией, работа с источниками, в этом времени куда как сложнее…

«— А в этой стране ещё и дурнее» — расстраиваюсь я, вспоминая о паранойе и охранительстве, растущих на обильно унавоженной почве СССР, подобно грибнице. Настроение портится ненадолго, но праздничная суета и разговоры родных быстро возвращают мне нормальное расположение духа.

Чуть погодя мама принялась мыть посуду, а тётя Фая разбирать со стола, или вернее — накрывать его заново. Попроще.

Мама, переговорив с отцом, выложила на стол снедь, взятую нами из посёлка, и тётя Фая приняла это с благодарностью. Ну и правильно… без холодильников, по летней жаре, какой-то шанс имеют разве только варёные яйца и тёть Зинины шанежки со сгущёнкой и изюмом — плотные, ни разу не сдобные, по консистенции ближе к пряникам, которые та пекла на две недели вперёд, и которые, кажется, могут храниться много дольше.

— Давайте ведро вынесу, — подхватился я, — пока на пол не заплескалось. Куда его?

— Я покажу! — подскочил застоявшийся Лёва, — Пошли! Заодно и свежей принесём!

— Сейчас гости пойдут, — деловито сообщил он, спускаясь по лестнице, и, шаля, пытаясь на ходу составить из их скрипа какое-то подобие мелодии. Получалось так себе, и его прыжки со скрипом терзали мой слух и нервы соседей, но Лёва не сдавался, показывая не только упорство, но и немалый опыт.

— Здрасте, дядь Саш! — сделав длинный прыжок с последней ступеньки навстречу солнцу, лету и свободе, поздоровался кузен с немолодым жилистым мужиком, подходящим к подъезду, — Это Мишка! Сын маминой двоюродной сестры, они два часа как приехали!

— Гости, значит… — заинтересованно и несколько неопределённо отозвался тот, зашарив по мне глазами и доставая папиросы.

— Да! — закивал Боря, — Вы заходите! Мама с отцом очень рады будут!

— Рады, говоришь? — протянул он, чиркая спичками и прикуривая.

— Конечно! — убеждённо (и почти искренне) отозвался кузен, — Ну… мы пошли, дядь Саш? Ведро вот выплеснуть надо, и свежей воды набрать!

— Ну идите, идите… — отпустил нас сосед, и у меня сложилось впечатление, что «отпустил» здесь ничуть не формальность! Такое в нём чувствуется… жёсткое, аж пробирает. Хотя по внешности — ну ничего особенного, на пучок пятачок.

— Неплохой мужик, — понизив голос, охарактеризовал его Лёва, едва мы отошли подальше, — не вредный.

Вернувшись в квартиру несколько минут спустя, мы застали там дядю Сашу с папиросой во рту, рюмкой в правой руке, и бутербродом — в левой. Он, очевидно, уже успел тяпнуть, и сейчас настроен благодушно и предвкушающе.

— А-а… огольцы! — вздыбливая вверх щетинистые усы, заулыбался он, увидев нас в дверях, — Как же, слышал!

Выдохнув, он закинул рюмку в рот, сдвинув папиросу в угол рта, и, не став, закусывать, блаженно втянул воздух.

— Ох и хороша… — сипловато протянул мужик, затягиваясь и выпуская дым через ноздри, — Умеете же вы устроиться!

От его слов, сказанных вполне благодушно, повеяло чем-то этаким… с душком.

— Не успел приехать, а шороху навёл! — переключился он на меня.

— Ну так есть в кого, — вздохнула мама, присаживаясь на краешек стула и складывая руки на коленях.

— Да? — дядя Саша перевёл взгляд на отца и несколько секунд они играли в гляделки.

— Сталинград? — неожиданно осведомился сосед, перервав неловкое молчание.

— Кёнигсберг, — отозвался отец, будто дав отзыв на пароль, — штурмовая инженерно-сапёрная бригада, два года себе приписал.

— Уважаю… — серьёзно сказал мужик, и атмосфера почти неуловимо, но изменилась.

— Действительно… — переведя на меня взгляд, скривил рот дядя Саша, — есть в кого!

— Да ты закусывай! — тётя Фая живо переключила внимание на прозу жизни, — А то сидишь, как не родной!

— Действительно, — весело хмыкнул мужик, — чего это я…

Посидев так несколько минут, он ушёл к себе, ещё раз на прощание пожав руку отцу и подмигнув мне.

— Есть в кого, — снова повторил он, — Есть! Всё бы у вас такие…

— Ну, вот и хорошо… — непонятно сказала тётя Фая, обмахивая полотенцем, — уже легче!

Дверь закрывать мы не стали, и буквально через минуту в квартиру заглянул чернявый, уже нетрезвый мужичок.

— Боря! Фая! — громогласно возопил он, — Родня приехала? Рад, очень рад… Фатих, очень приятно…

Несмотря на имя, ничего восточного в нём не чувствовалось, даже чернявость какая-то среднерусская. Он, очень уверенно угнездившись на табурете, принялся, не чураясь, выпивать и закусывать, травя байки и донимая бестактными вопросами.