Чужой ребенок

— Мама где? — спрашиваю, заглядывая в комнату. Вижу тело на диване и понимаю, что могла бы и не спрашивать. Слабый, измученный токсинами организм, получив небольшую дозу спиртного, ожидаемо впал в прострацию и вырубился.

— Там утренние приятели, — коротко поясняю Ваньке, — дверь есть чем подпереть?

Он бледнеет, роняет чашку, бросает взгляд на мать.

Прикусывает губу.

— В подъезде уже?

— Наверно…

— Валим к Паше.

— Куда???

Вопрос я задаю уже на бегу, следуя за Ванькой на выход. Мы запираем дверь на ключ, тревожно прислушиваясь к шумам в подъезде, и шустро поднимаемся на этаж выше.

Ванька толкает дверь, такую же хлипкую на вид, как и в его квартире, и мы оказываемся в невероятно загаженной прихожей.

Пока я оглядываюсь, Ванька торопливо закрывает дверь и прижимается ухом к полотну. Смотрит на меня огромными в полумраке, тревожными глазами:

— Идут… — шепотом комментирует ситуацию.

Потом отлипает от двери и идет в комнату через завалы мусора.

Я следую за ним, осматриваясь, хотя особо смотреть-то не на что. Еще одно грязное до невозможности социальное жилье. И обстановка практически такая же, как и этажом ниже, в Ванькиной квартире. И даже тело на грязном диване имеется!

Я разглядываю это тело, с легкой опаской, потому что, судя по вони и внешнему виду, оно тут давненько. И не факт, что живое.

Ванька же, бросив короткий взгляд на хозяина квартиры, говорит равнодушно:

— Это Паша.

— Ага… — киваю я заторможенно, — а он живой вообще?

— Живее всех, — усмехается Ванька невыносимо взросло и от того пугающе. Сейчас он меньше всего походит на десятилетнего ребенка, словно опасность и события последних дней вымыли из него этот чистый флер детскости. — Пошли выше, а то могут и сюда прийти.

— Куда выше? — удивляюсь я, и Ванька топает на балкон, не застекленный, с железной лестницей, уходящей на чердак.

— А мы оттуда куда выйдем? — я с сомнением смотрю на лестницу, оценивая ее хлипкость и общий уровень опасности. Зашкаливающий, на мой взгляд. Хотя, с другой стороны, оставаться здесь тоже опасно…

— Выйдем, — кивает Ванька, бесстрашно взбираясь по лестнице, — давай, не тормози.

Делать ничего не остается, реально тормозить нельзя сейчас, потому следую за Ванькой, прямо через окно чердака.

Спрыгиваю на бетонные перекрытия и оглядываюсь, невольно раскрывая рот. Пространство, довольно значительное, все сплошь уставлено кадками с растениями. Зелеными, прекрасно себя чувствующими сейчас, с вполне однозначными, очень даже узнаваемыми листьями…

Причина коматоза Паши становится понятна.

Ванька, привычно закрыв окно, топает к выходу с чердака, тихонько комментируя:

— Тут можно через крышу в любой подъезд пройти, сейчас до крайнего доберемся и все, нас и не увидят. Машину они же у подъезда, наверно, оставили?..

— Ага… — я догоняю Ваньку, спрашиваю, — слушай, а ты в курсе, что это?

Он косится на меня опять невероятно по-взрослому, с усталой снисходительностью. Кивает.

— Но… Ты же понимаешь, что это противозаконно? Его посадят…

— Кто? — усмехается Ванька, — те менты, что за долей приезжают каждый месяц?

Больше вопросов я не имею, просто молча топаю рядом с Ванькой, размышляя, в какой момент мой мир, который я и без того считала довольно сложным, стал еще сложнее?

Ванька же, покосившись на меня опять, считает нужным пояснить:

— Пашка нормальный, вообще-то… И мне помогал баблом пару раз, когда в себе был…

Я это не комментирую, оставляя при себе мнение о “доброте” наркодилера. Это сейчас у него трава, а потом пойдут в ход другие вещества, более дешевые в изготовлении и убойные по составу. Я навидалась “солевых” в своей жизни, знаю, за какой срок человек, использующий их, превращается в биомассу.

И вполне однозначное соседство Ваньки прогнозирует его вполне однозначное будущее…

Злобно сжимаю губы. Нет уж! Обломитесь!

Это, конечно, не мое дело и чужой ребенок, и вообще, всех не спасешь и стоит ли начинать…

Но почему-то именно сейчас, на этом пыльном чердаке, невероятно ясно осознается, что, если я не вмешаюсь, причем, даже не в эту конкретную ситуацию, тут-то без вариантов, по полной программе уже вмешалась, а вот вообще, в жизнь одного конкретного чужого ребенка… Если оставлю все, как есть, продолжу вялотекуще , серединка-наполовинку, что-то делать и не делать… То вот этого Ваньки, веселого, смелого, доброго, такого еще по-детски чистого и в то же время слишком уж взрослого… Его не станет. Год-два — и не станет! Потому что некому помогать, кроме соседа-наркомана, в будущем, наверняка, способного легко подсадить на дозу. Это — самое логичное и, значит, самое реальное развитие событий.

— Все, спускаемся, — командует Ванька, ныряя в проем, я за ним, и через мгновение мы уже бежим по лестнице вниз, притормаживаем у дверей, аккуратно оглядываемся, выскальзываем из подъезда и со всех ног несемся прочь в сторону оживленной улицы.

Заворачиваем в один проулок, второй, потом — через дорогу, в гостеприимно открывший двери троллейбус.

И только там, упав на дермантиновые сиденья, выдыхаем.

Ванька хмурится, провожая взглядом скрывающийся за поворотом дом, а я успокаивающе шепчу: