Чужой для всех

Это внезапно свалившееся после контузии состояние, угнетало Франца, но и одновременно возносило его дух до невероятной высоты, концентрировало знания, силу и волю в единое целое, и требовало от него постоянного самоконтроля. Иначе можно было помешаться от полученной информации. Что делать с ней и как подать командованию, чтобы не выглядеть безумцем, он пока не знал. Но со временем Франц стал привыкать к своему новому «я». Если внутренний голос молчал, то ему все чаще казалось, что это уже он, а не «некто», сидящий в нем такой умный, умелый и опытный.

— Господин гауптман, господин гауптаманн! — неожиданно раздался голос адъютанта из-за кустов. Тот спешно двигался к нему, отодвигая сучья руками.

— Что случилось, Карл? — недовольно отозвался Ольбрихт, прервав внутренние размышления.

— С нами связался майор Рэмек. Он интересовался, будете ли вы вовремя у командира корпуса. Что ответить?

— Думаю, Риккерт, вы не сказали ему о нашей прогулке по лесу, — без улыбки сдержанно отозвался Ольбрихт.

— Я подумал, что это лишнее.

— Вы иногда правильно думаете, Риккерт. Передайте майору, что мы движемся по графику.

— Слушаюсь, господин гауптман. Вас сопровождать?

— Нет. Возвращайтесь к бронеавтомобилю и поторопите Брайнера.

Ольбрихт вновь попытался возобновить воспоминания о жарком лете 41 года. Но воспоминания не шли. Раздосадованный этим он ускорил шаг и, выйдя из леса, направился к поселку. Дорога действительно пошла лучше, ровная, укатанная, практически без колеи.

К нему моментально, басовито урча на малых оборотах, подкатил «Цундап». Из люльки быстро вылез пулеметчик и предложил место командиру.

— Спасибо, гефрайтер. Продолжайте движение. Меня догонит вездеход… Гефрайтер! — вновь обратился к пулеметчику Ольбрихт, увидев задымленный поселок. — Что там за дым?

— Поселок сожжен дотла, господин гауптман. Прифронтовая зона. Догорают головешки.

Мужественное волевое лицо разведчика дернулось и исказилось гримасой недовольства. Глубокий шрам, от касательного осколочного ранения, шедший от правого уха к шее моментально побагровел. Рука, державшая засохший прут непроизвольно сжалась и сломала его.

Ольбрихт знал о приказе командующего армией об интернировании местного населения и подготовке прифронтовой зоны в случае отступления. И знал что это такое. Но он всегда тяжело переносил массовое уничтожение деревень и угон гражданского населения как скота на бойню. Такая жестокость была крайне ему неприятна. Он за свою молодую двадцатишестилетнюю жизнь так и не свыкся с теорией культа войны, насилия и превосходства германской расы. Ему претили идеи, исходившие из книг самого популярного в то время писателя Эвальда Банзе, которым зачитывался «гитлерюгенд», как сражение ради самого сражения, а не просто защищать свой дом и очаг, то есть жить, чтобы сражаться, а не наоборот, сражаться, чтобы жить.

Он не был подлинным представителем нордической аристократии Рейха.

Он не был в душе наци.

Идеологический прессинг, в основе которого лежала известная каждому юноше цитата Фюрера и которую каждый должен был знать наизусть: «Необычайно активная, властная, жестокая молодежь – вот что я оставлю после себя. В наших рыцарских замках мы вырастим молодежь, перед которой содрогнется мир… Молодежь должна быть равнодушна к боли. В ней не должно быть ни слабости, ни нежности. Я хочу видеть в ее взоре блеск хищного зверя» не оставил в сердце тогда еще 18-летнего фаненюнкера военного училища должного следа.

По велению времени, по настоянию отца, бывшего военным врачом, он стал офицером Панцерваффе, но не убийцей…

— Будут еще какие указания, господин гауптман? — обратился к Ольбрихту командир мотоэкипажа.

— Что?…

— Укажите путь следования, господин гауптман.

— Да, да… Вперед, гефрайтер, — Ольбрихт махнул рукой и выбросил сломанный прут в направлении поселка.

Через пять минут к нему подъехал «Кюбельваген». Водитель уважительно открыл ему дверь. Адъютант стоя приветствовал командира.

— Где унтер-фельдфебель Ланке? — удивленно произнес Ольбрихт.

— Ему оказана помощь, он в бронеавтомобиле.

— Хорошо, Риккерт, садимся. Брайнер, вперед.

Не успели они проехать и двести метров по дымящемуся поселку, как впереди раздался одиночный выстрел, затем ударила очередь мотоциклетного пулемета. Послышалось еще несколько винтовочных выстрелов и все стихло.

Вездеход остановился. Ольбрихт три раза махнул вперед поднятой правой рукой следовавшему за ними бронеавтомобилю, затем на незначительном расстоянии от того проследовал к месту короткого боя.

Через пять минут все прояснилось. Но командиру разведбатальона пришлось лично вмешаться в разбирательство происшествия, та как он один среди своих подчиненных знал русский, а с недавнего времени и английский языки.