Чужой для всех

— Возьмите фляжку, Риккерт. Наверное, вы правы. Идет война! Но какие свиньи. Изнасиловать мать и девочку. Узнайте, Риккерт номер полицейского участка и запишите их документы.

— Слушаюсь, господин гауптман.

Чуть погодя, взяв себя в руки, Ольбрихт подозвал к себе Брайнера и приказал тому подвести к нему мальчика. А сам уселся рядом на чудом уцелевшую от пожара деревянную скамейку.

— Как тебя зовут, мальчик? — обратился он к ребенку, когда его подвели.

— Вася.

— Вася… Красивое славянское имя. Где ты будешь жить, Вася?

— Не знаю, — мальчик потер нос усыпанный веснушками. — Пойду в Бобруйск. Там тетка живет.

— Прекрасно. Будешь жить у тетки. Брайнер! Принеси из машины галеты и угости мальчика. Пойдем со мной Вася, — Ольбрихт поднялся и подошел с мальчиком к полицаям, которые стояли в стороне и не решались без команды грозного немецкого капитана уезжать на телегах. Да и пулемет мотоцикла продолжал держать их под прицелом. Здесь же находился и адъютант.

— Господин гауптман, место дислокации полицейского участка Любоничи. Фамилия старшего отряда Яцевич. Вот его документ.

— Хорошо, Карл. Подведите ко мне этого мародера.

— Этого мальчика вы отвезете в Бобруйск, к тетке, — глядя в глаза полицейского начал говорить Ольбрихт, когда того подвели. — Если с ним что-то случится, я гауптман Ольбрихт вас повешу за ваши потроха. Вы поняли мой приказ, пан Яцевич?

Полицай кивнул в ответ головой, держась рукой за сильно распухшую челюсть, из которой капала кровь.

— Хорошо, а теперь убирайтесь!

— Вперед, малец! — нечленораздельно, с явным трудом проронил полицай и толкнул Васю в спину по направлению к телеге. — Доставим тебя с почестями.

Мальчик как-то странно посмотрел на немецкого офицера, не поняв, что все это означает. Тем не менее, сжав галеты рукой, нехотя удалился от него, все время, оглядываясь в его сторону.

Ольбрихт так же бросил в сторону удаляющегося Васи подбадривающий и прощальный взгляд, а затем громко и властно приказал: К машинам!

Когда немцы удалились за поворот дороги, главарь полицейского отряда схватил за грудки малолетку и, уже немного оправившись от удара, зло прорычал:

— Ты думаешь, я в штаны наложил, глядя на этого фрица? Ошибаешься, малец. Не на того нарвались. Их власть сейчас кончилась, они уехали. Теперь я власть.

— Оставь его, Михась. Поехали. Сам дойдет.

— Чтобы я этого жидка оставил в живых? Да я что, дурак?

Он же нас всех заложит краснозадым.

— Отпустите меня, пан полицейский. Я никому про вас не скажу, — стал жалобно ныть мальчик.

— Я вам, большакам не верю! Ты слышишь, малец, не верю. Вы горазды брехать, как и твой батька и дед. Колхознички, вашу мать.

При упоминании родных, мальчик весь сжался, оскалился, а затем рванулся изо всех сил и выскочил из рук главаря банды.

— Ах ты, щенок! — зло и страшно, выплюнув кровавый сгусток из-за рта, прорычал Яцевич и, схватив карабин, стал целиться в убегающего босоногого мальчика.

— Не стреляй, Михась! — стали выкрикивать его подчиненные. — Не стреляй! Пусть живет!

— Не на того нарвались, чтобы по скуле бить, господа хорошие!

Поймав Васю на мушку, бандит профессионально как опытный стрелок, затаив дыхание, плавно нажал на курок.

Раздался оглушительный выстрел.

— Кар-рррр. — закаркало всполошенное воронье, неохотно взлетая из пепелища и садясь на обгорелые ближайшие деревья.

Мальчик как подкошенный упал на дорогу. Немного прополз вперед, чуть приподняв голову, как бы выискивая кого, а затем безвольно уткнулся лицом в грязь. Небольшая маслянисто-темная лужица моментально обагрилась кровью ребенка. Откинутая в сторону правая рука мальчика по-прежнему сжимала немецкие галеты. Он был мертв.

Капитан Ольбрихт вздрогнул, услышав отдаленный одиночный выстрел, побледнел и хотел было что-то сказать Брайнеру.

— Успокойтесь, господин гауптман, — тут же встрял с разговором обер-лейтенант Риккерт, видя, как изменился в лице командир. — Это и должно было случиться. Их не переделаешь. Я не знаю ни одной нации похожую на русскую, где бы так люди ненавидели друг друга.

— Вы о чем говорите, Риккерт?

— Все о том, господин гауптман. О них. О русских мародерах.

— Наверное вы правы, Карл… — тяжело вздохнул Ольбрихт, а затем, подумав, глубокомысленно добавил. — Во всем виноват большевизм, против которого мы, в конечном счете, и воюем.

— А вы здорово им преподали урок? — засмеялся Риккерт, вспомнив, как главарь полиции рухнул как мешок с дерьмом, тем самым отвлекая Франца от тревожных мыслей. — Такой необычный удар! — и адъютант задержал свой восхищенный взгляд на командире.

Ольбрихт усмехнулся, впервые с благодарностью подумав о новом, затаившемся внутри друге, и с удовольствием подхватил нить разговора, она ему была приятна.

— В годы учебы на спартакиаде училищ Панцерваффе Вермахта и СС в Бад-Тельце я занял третье место в своей весовой категории по боксу, — начал он. — Вот это были бои, Карл, я вам скажу.

— Браво, браво, Франц! Но сейчас был не бокс. Это было лучше бокса! Вы непременно расскажите нам, где вы так превосходно научились драться ногами.