Чужой для всех-3 (СИ)

— Да-да глухонемых, я не шучу, — повторил Скорцени, облизав пересохшие губы. Хотелось пить. Но ему было приятно, что он рассмешил Ольбрихта и продолжил рассказ. — Лингвисты из Вермахта подобрали мне всего дюжину людей, в основном бывших моряков, которые могут разговаривать на американском сленге. 30–40 человек нашлось, кто может бегло общаться. Человек 150, те кто могут сносно говорить. 200 – это те, кто что-то помнит из школьной программы. Остальные знают только «да» или «нет». Это почти две тысячи солдат. Вот я и говорю, что у меня бригада глухонемых, фальшивых американцев. Она одета непонятно во что, вооружена как попало. Вы представить не можете нашу подготовку. Один американский карабин на троих. Остальное оружие немецкое. Я не говорю про боевую технику. В день наступления я стал счастливым обладателем двух танков «Шерман». Вы не ослышались, Франц, двух танков, один из которых к тому же отказал, едва пройдя несколько километров.

— Вам не позавидуешь, Отто. Но операция «Дракон» в действии.

— Куда деваться, она под личным контролем фюрера.

— Отто, операция развивается успешно. Усилия вашей бригады нацелены на Бастонь, Динан, Намюр, а не на Мальмеди, как спланировано, где вас ждала бы неудача. Вам не показалось это странным?

— Еще бы! Генштаб не дал мне объяснений. Меня это обескуражило, но я сдержал гнев.

— Отто! Это сделал лично фюрер. У него было видение насчет всей операции «Стража на Рейне». Именно по этой причине в последний момент ставка сделана на 5-ю армию Мантейфеля. Ему переданы основные танковые корпуса СС. Дитрих остался на вспомогательных ролях, прикрывая пятую армию с севера. Так что же вас беспокоит?

— Группы наделали много шума за три дня, дезорганизовали оборону противника. Успех отрядов далеко превзошел мои надежды, но есть и провалы. Кстати, вы слышали новость, — улыбка Скорцени расплылась во все лицо. Шрам – багровый плотный рубец, собрался как червяк. — Американское радио в Кале говорило о раскрытии огромной сети шпионажа и диверсий в тылу союзников – и эта сеть подчинялась полковнику Скорцени, похитителю Муссолини. Американцы даже объявили, что захватили более 250 человек из моей бригады – цифра явно преувеличенная. Я стал популярен. Так вот, меня беспокоит, что американцы на нас устроили тотальную охоту. Есть ли у меня резерв времени, чтобы выполнить свою историческую миссию? Смогут ли продержаться глухонемые джи-ай под прицелом настырных квадратоголовых америкосов, до того, как мы захватим мосты?

— Вы зря паникуете, друг, — Франц произнес твердым, наставническим голосом. — Конечно, это вас не спасет, — он постучал пальцем по американскому шеврону на куртке Скорцени. — Ваш маскарад виден за полкилометра. Но факторы неожиданности и дерзости сыграют роль. Ваш успех зависит от наступательных действий танковых дивизий. За нами следует 47-й танковый корпус генерала Хейнрика фон Лютвица. При паническом бегстве противника легче захватить мосты, обеспечить переправу. Молитесь на него.

Отто Скорцени посуровел, задумался.

— Вот вы говорите, что я мечтаю в полумраке, — продолжал беседу Ольбрихт. — Я не мечтаю, Отто. Я думаю, как вам помочь. И здесь приходит мысль вновь использовать русский батальон, этих сорвиголов. Вы поняли меня, Отто? — Франц толкнул локтем в бок соседа, который притих в полудреме.

— Что, русский батальон?… Бьюсь об заклад, моя бригада достигнет раньше другого берега, чем ваши русские. Мне кажется, вы им слишком доверяете, — выпалил Скорцени, не теряя нити разговора.

— Спокойнее, Отто. Русские меня не подводили, — парировал Франц. — Не подведут и в этот раз. Они отвечают за свои слова. Спешу посмотреть на их работу. Уверен, под Нешато есть, что показать фотокорреспондентам. Хорошая русская поговорка гласит: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь». Отто, придержите свои бахвальства фюреру. Ему будут приятны ваши подвиги. Вы ходите у Рейхсканцлера в любимчиках. Слышал, что он вам даже запретил идти во вражеские порядки, дабы не позволить себе вас потерять. Это правда?

Лицо Скорцени засияло от гордости. — Франц, это правда. Фюрер дважды просил оставаться в тылу, поберечься от пуль. Но разве это выполнимо? Кстати, вы обласканы экселенцем не хуже чем я.

— Это заметно?

— Очень. В Генштабе говорят, что фельдмаршал Модель боится, что вы разделите с ним славу побед в операции. Думаю, по этой причине он дал согласие на ваш отъезд со мной.

— Мне слава незачем, Отто.

— Так ли это, подполковник? А фотографы, служебный взлет?

— Это видимая сторона. В душе – я тихий парень. Тише едешь, дальше будешь.

— Не смеши меня, брат, — вдруг зарокотал в голове Ольбрихта Клаус. — Говоришь, тихий, а ввязался в мировую драку, сталкиваешь лбами союзников, ставишь генералов по стойке "смирно". Это как понимать? Двух жен заимел, детей настрогал – все из-за скромности?