Чужой

— Никакого, если подходить к этому с вашей точки зрения, но это действительно так: я за вами следила. Поскольку вы так спешили и были столь нелюбезны со мной, я решила, что вы едете на свидание с женщиной.

— А если бы и так? Какое вам дело до моей личной жизни?

Она как-то лениво улыбнулась, прикрыла ресницы и рукой откинула прядь волос, упавшую ей на лоб.

— Вам может показаться странным, но мне кажется, что я совершенно естественно интересуюсь вами. Вас связывали с моей матушкой такие крепкие узы! Ее смерть не смогла их полностью порвать, и я здесь, чтобы подхватить их.

Гийом приблизил коня к ней так, что его нога касалась юбки молодой особы, и жестко бросил:

— Мари была моей единственной в жизни любовью, и я был ее любовником. Надеюсь, вы не собираетесь занять ее место? Вы лишь моя племянница, и мне хотелось бы поскорей забыть, что этим родством я обязан моему брату-предателю, продавшему Квебек англичанам! Что и сделало из вас англичанку, ко всему прочему!

— Я знаю, что вы презираете англичан, но не надо обобщать!

— Мои взгляды сформировались уже давно, и я не меняю их. Что касается вас, моя красавица, то не мечтайте! Мари была единственной в своем роде! И такой останется… Надеюсь, мне не придется повторять это…

— Не надо мне бросать вызов, Гийом, но я понимаю вас. Наш великий Шекспир писал: «Сердце бьется восхитительно, когда поднимаешь льва, а не кролика…»

— Я никогда не читал Шекспира. К тому же этот разговор мне неприятен. Давайте прекратим его! Хотя постойте! Кто разрешил вам взять Селима? Дагэ ни за что на свете не согласился бы дать его без моего разрешения. Вы что… убили моего старшего конюха?

Она с вызовом рассмеялась.

— Ни за что на свете. Я просто поставила его на место. Людям моего положения незачем выслушивать крики старого слуги. Я просто сказала ему, что еду к вам, а поскольку он отказывался запрягать, я это сделала сама. Вы можете убедиться, как я это сделала.

— Возможно, но это конь Артура. Если с ним что-нибудь случится, он будет очень страдать, а я вас тогда выброшу вон! Может быть, я так и сделаю. Проспер Дагэ — один из моих самых верных помощников, и я не потерплю, чтобы какая-нибудь нахалка обращалась с ним как со слугой!

— Вы совсем обезумели. Еще никто никогда не называл меня нахалкой и…

— Всему есть начало, и у меня есть другие эпитеты, которые тоже вам подошли бы. А теперь пора возвращаться, мисс Тримэйн. Вы можете сказать Китти, чтобы она собрала ваш багаж. А может быть, она еще не все распаковала. Это было бы хорошо. Завтра, к сожалению, я усажу вас в карету.

На этот раз она побледнела. Сведенные мышцы лица Тремэна, его твердый, как камень, взгляд говорили о том, что он вне себя и готов взорваться. Она почувствовала, что зашла слишком далеко и что, если ей не удастся успокоить его, он выполнит свою угрозу. И тогда прощайте все планы, которые она наметила еще в первую их встречу. Ей останется только вернуться в Англию и стать самой разочарованной герцогиней, чего ей совсем не хотелось.

Тремэн решительно схватил повод лошади и повернул ее в обратный путь. Мысль о том, что она вернется в усадьбу на поводу, была нестерпима для Лорны. Она разразилась рыданиями и попыталась остановить лошадь:

— Остановитесь, прошу вас!.. Я… я прошу у вас прощения… но не отсылайте меня! В память о моей матери не наносите мне такого оскорбления! Подумайте… это может дойти до Артура…

Он остановился.

— Нехорошо прятаться за его спину! Вы знаете, что я люблю его.

— Я теперь знаю, что вы ненавидите меня, но позвольте мне остаться еще на некоторое время возле него, возле вас. Я поняла, что я стала невыносима.

— Неделикатна! А я это ненавижу в людях. Да перестаньте вы плакать! Я ненавижу слезы. И, конечно, у вас нет носового платка? — добавил он, услышав, как она хлюпает носом.

— Н… нет, я слишком… спешила!

Вместо ответа он протянул ей свой и смотрел, как она вытирает глаза и нос. Она была сейчас так похожа на маленькую девочку, которую бранят, что он почувствовал, как гнев его постепенно тает. Из глубин памяти возникло далекое воспоминание о маленькой Мари-Дус. Однажды утром в Квебеке ее несправедливо отругала мать мадам Вергор де Шамбон за якобы разбитую вазочку, хотя виновницей была кошка — любимица хозяйки. Мари перебежала улицу и бросилась на шею своему дружку Гийому. Он впервые видел ее плачущей, и это потрясло его.

И вот, несмотря на то, что он ей только что сказал, он увидел в ней ту Мари-Дус, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не повторить то, что было тогда: протянуть к ней сочувственно руки.

Он все еще не забыл свою злость, и это спасло его от проявления сентиментальности. Но ему уже не хватало решительности. Поэтому он дал Лорне успокоиться, потом пожал плечами.

— Вам надо прийти в себя, прежде чем мы вернемся в усадьбу, — проговорил он тихо. — Я даже буду за это вам признателен, потому что мне совсем не хочется, чтобы подумали, что я вас ударил!

— Вы прощаете меня?