Читаем Чужой полностью

Роза звонко чмокнула Тремэна в обе щеки, затем подала ему руку, и они поднялись вверх по ступеням к ожидающим их обитателям Тринадцати Ветров. Роза и представить себе не могла, в какое волнение пришел Гийом от пары ее звонких, по деревенской моде, поцелуев. От нее исходил свежий и легкий аромат розы и вереска. Гийом решил отложить анализ своих впечатлений на потом, одно он знал твердо: сегодня он впервые чувствует себя счастливым с того самого дня, когда смерть Мари-Дус дохнула на него ледяным зимним ветром. Во время представления Франсуа Розе Тремэну тоже было о чем задуматься: глаза канадца восхищенно заблестели, а щеки слегка покраснели, когда он поклонился гостье, бормоча при этом что-то совершенно нечленораздельное. Франсуа производил впечатление сраженного ударом молнии. Ничего удивительного: эту восхитительную женщину нельзя было не полюбить с первого взгляда.

Уж на что у Артура был норовистый характер, и то мальчик замер при виде гостьи. Его отношение только еще раз подтвердило мысли Гийома. Роза с улыбкой протянула Артуру руки, и тот радостно пожал их, как будто знал ее всю жизнь, так естественна была его реакция.

— Для всех в этом доме я — тетя Роза. Надеюсь, буду ею и для вас, Артур Тремэн, и от всей души в самом скором времени жду вас в гости в Варанвиль.

И тут Роза добавила фразу, услышав которую, Тремэн решил, что потолок сейчас обрушится на их головы:

— Вы совершенно невероятным образом похожи на вашего отца…

О Небо, Артур продолжал улыбаться, как ни в чем не бывало. Он только ответил с хитрецой:

— Я впервые радуюсь при упоминании этого моего недостатка, благодаря ему я, возможно, заслужу вашу дружбу, мадам.

— Прекрасно сказано! — засмеялась Роза. — Складывается впечатление, что ваш сын гораздо очаровательнее вас, друг мой… Александр, Виктория, Амелия, подойдите! Знакомьтесь!

Пока дети здоровались и знакомились, Гийом вспомнил наконец, что он хозяин, и поторопился стряхнуть восторг и очарование, охватившие его при виде Розы. Он вдруг сообразил, что среди гостей кого-то недостает.

— А что вы сделали с мадам де Шантелу? — спросил он. — Вы ее случайно не потеряли?

— Ну что вы, конечно, нет. Она приносит свои извинения, Гийом, ее бросает в жар…

— Опять? Я считал, что революционный вихрь смел с лица земли ее маленькие несчастья. Во всяком случае, раньше она никогда не пропускала праздники.

— Ну как же раздражает порой ваша логика, друг мой! — проворчала Роза, чуть понизив голос. — Вы вынуждаете меня поведать вам, что на сей раз жар вызван несварением желудка. Сегодня после полуночной мессы у нас был скромный рождественский ужин. Конечно, ничего похожего на былые рождественские трапезы, но все же Мари Гоэль приготовила нам «тергуль»[10] с консервированными грушами и сметаной, и тетушка слегка переела. Вот вам результат: она нездорова, да к тому же в ярости, поскольку обожает стряпню вашей Клеманс. Может, про Клеманс тетушка сказала излишне громко и Мари все слышала? Впрочем, я не уверена…

— Вы приписываете ей чересчур черные намерения, — запротестовал Гийом и рассмеялся. — Чтобы вас наказать, я дам вам с собой две-три бутылки шампанского для нашей пожилой дамы. Ничто так не помогает излечиться от несварения.

В этот момент двое слуг под бдительным оком Потантена внесли хрустальные фужеры с пенящимся шампанским. Потантен специально нанял их в Монтебуре, там снова, как в былые времена, стихийно образовалась некая ярмарка слуг; только они собирались теперь не под статуей святого Иакова — ее отныне просто не существовало, — а возле ворот аббатства Звезды. Все возвращалось на круги своя.

Оба вновь нанятые слуги были родом из Сент-Мер-Эглиз, откликались на имена Кола и Валентин, были между собой в каком-то дальнем родстве, одному — двадцать, другому — семнадцать, и до сего дня не имели ни малейшего представления, что значит служить в большом замке. До сих пор они нанимались только пастухами, но выглядели неплохо и имели вроде бы легкий, уживчивый характер. И, как сказал мажордом, горели желанием проявить себя на новом месте. Потантен поклялся, что из юношей со временем выйдут образцовые слуги. Он одел их в зеленые с белым ливреи, что очень гармонировало с их свежим цветом лица. Понравилось Потантену и то, с каким усердием юноши слушали его наставления. Снискали они и симпатию мадам Белек, хотя было это совсем непросто: она все еще сожалела, что ее племянник Виктор, как и его напарник Огюст, бросил Тринадцать Ветров ради военной карьеры в рядах республиканской армии.

Искусная повариха встречала это Рождество в прекрасном расположении духа. Она чувствовала истинное вдохновение, готовя первый настоящий рождественский обед после смерти Агнес, к тому же у нее к Рождеству расцвела целая «плантация» гиацинтов.

Жители Нормандии известны очаровательной традицией: осенью хозяйки высаживают луковицы гиацинтов в фаянсовые горшки, специально производимые на фабриках в Руане, так что к Рождеству как раз распускаются цветы.

Перейти на страницу:

Все книги серии На тринадцати ветрах

На тринадцати ветрах. Книги 1-4
На тринадцати ветрах. Книги 1-4

Квебек, 1759 год… Р'Рѕ время двухмесячной осады Квебека девятилетний Гийом Тремэн испытывает одну из страшных драм, которая только может выпасть на долю ребенка. Потеряв близких, оскорбленный и потрясенный до глубины своей детской души, он решает отомстить обидчикам… Потеряв близких, преданный, оскорбленный и потрясенный до глубины своей детской души, он намеревается отомстить обидчикам и обрести столь внезапно утраченный рай. По прошествии двадцати лет после того, как Гийом Тремэн покинул Квебек. Р—а это время ему удалось осуществить свою мечту: он заново отстроил дом СЃРІРѕРёС… предков – На Тринадцати Ветрах – в Котантене. Судьба вновь соединяет Гийома и его первую любовь Мари-Дус, подругу его юношеских лет… Суровый ветер революции коснулся и семьи Тремэнов, как Р±С‹ ни были далеки они РѕС' мятежного Парижа. Р

Жюльетта Бенцони

Исторические любовные романы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза