Чужестранцы

-- Статский советник Турбин! -- сухо произнес Николай Николаевич, отстраняя свою руку и давая таким образом понять, что между ними не может быть личных отношений, особливо хороших.

-- Чем могу служить? -- спросил в свою очередь огорошенный редактор.

-- Объясните, милостивый государь, что вот это значит? -- повысив голос, спросил Турбин и вынув из кармана номер "Вестника", ткнул пальцем в то самое объявление, о котором говорилось выше.

-- Что значит... Ничего особенного не значит. Я вас не понимаю.

-- Не понимаете? Я, милостивый государь, должен вам сообщить, что за подобные вещи... бьют по физиономии...

-- Прошу быть осторожнее в выражениях! -- нервно закричал Борис Дмитриевич. -- Я требую удовлетворения!.. Если вы не возьмете своих слов назад, я... я...

-- Назад? Я вам покажу "назад". Я сейчас еду к губернатору... Это... это... издевательство! -- визгливо выкрикнул Турбин и, хлопнув дверью, ушел.

Только теперь Борис Дмитриевич понял, в чем дело: какой-то обыватель, желая подшутить над несбывшимися мечтами Турбиных получить к Пасхе действительного статского советника, самым бесцеремонным образом подвел газету: в объявлении о продаже за ненадобностью пальто на красной подкладке была указана квартира Н. Н. Турбина.

Борис Дмитриевич был вызван к губернатору. Генерал имел уже зуб против Бориса Дмитриевича за помещение в одном номере газеты двух отчетов: по вечеру в пользу общества "Мизерикордия" и по спектаклю в пользу слепых (мина Елены Михайловны), поэтому жалоба Турбина подлила лишь в огонь масла.

-- Я давно уже замечал нежелательное у вас направление, -- строго начал генерал, -- и теперь решил принять меры к обузданию. Подобные проделки, господин редактор, терпимы быть не могут... Я заставлю вас уважать людей, окредитованных доверием высших властей...

И когда Борис Дмитриевич начал было разъяснять, что его ввели в мистификацию, генерал, не разобрав дела, вскипел:

-- Какая мистификация? Кто может вводить меня в мистификацию? Что за вздор!..

-- Позвольте, ваше превосходительство, разъяснить...

-- Прошу слушать!.. Да... Я, милостивый государь, сам -- друг прессы, но прессы серьезной, помогающей мне работать, а... а... а...

Генерал начал в сердцах заикаться; этим моментом решил воспользоваться Борис Дмитриевич:

-- Меня, ваше превосходительство, обманули... Вся вина моя в недоглядке, -- торопливо вставил он, пока генерал тянул "а... а... а..."

-- А... а... прекрасно! Недоглядка! У вас скоро по недоглядке начнут печатать прокламации, пасквили на меня... Я должен буду сообщить в главное управление по делам печати...

-- Как вам будет угодно, -- смиренно ответил Борис Дмитриевич и этим только сильнее раздражил генерала.

-- Угодно! Угодно, чтобы вы оставили редакторское кресло. Вы, милостивый государь, не на своем месте. Больше вы мне не нужны...

Наталья Дмитриевна стояла в соседней с кабинетом мужа комнате и с улыбкой удовольствия слушала эту распеканцию. Когда генерал, красный, взволнованный, вышел из кабинета, чтобы пройти в столовую и выпить стакан воды, Наталья Дмитриевна обвила его полную шею руками и поцеловала в лоб.

-- Хорошо! Вы мне нравитесь...

-- Постой, Наташа, пусти!.. Я не могу вздохнуть... Уф! Страшно взволновался... Удивительные господа: как только немного распустишь вожжи -- кончено! Я ему говорю, что так нельзя, а он мне: "как вам будет угодно"...

Они пришли в столовую и сели. Генерал налил стакан воды и жадными глотками стал пить, показывая свой мясистый подбородок.

-- У меня была сейчас Ольга Семеновна... Она просто убита этим оскорблением... К ним в квартиру лезут татары, жиды и требуют показать пальто на красной подкладке. Пришлось поставить людей у всех дверей...

-- Этакое безобразие! -- прохрипел генерал.

-- И надо проучить. Закрой "Вестник"! Что с ними церемониться? Ты можешь закрыть?

-- Это уж... крайности... Могу, конечно... но неудобно. Во всяком случае Сорокин не на своем месте...

Так началось.

Борис Дмитриевич ездил искать опоры к голове Картошкину, к Волчанскому, к Елене Михайловне и еще к одной опереточной примадонне, Семирамидиной, которая, по окончании зимнего сезона, осталась пожить в N-ске и которая, как говорили в городе, пользовалась большим вниманием его превосходительства... Борис Дмитриевич понимал, что было бы всего вернее обратиться к покровительству Натальи Дмитриевны, но заявиться к ней после такого приема, какой был ему оказан генералом, Борис Дмитриевич не решился...

Все дамы обещали ему содействие, особенно же примадонна Семирамидина, об игре и голосе которой "Вестник" всегда отзывался с большой похвалою, -- и Борис Дмитриевич немного успокоился и стал было приходить в свое обычное игривое настроение... Как вдруг -- новый удар и удар с той стороны, которая оказалась наиболее чувствительной...

Занятый умиротворением генерала, Борис Дмитриевич не мог уже внимательно уходить в чтение сводки номера и пробегал ее поверхностно, обращая главным образом внимание на злополучные объявления, откуда раздался первый гром... А между тем новый удар последовал совсем не оттуда...