Чужестранцы

Адъютант, склонив голову, звякнул шпорами.

В перерыв, между спиритизмом и музыкой, Елена Михайловна атаковала и адъютанта: тот поручился, что среди военного люда живые картины встретят живое участие.

-- Поставьте франко-русский союз! -- предложил адъютант. -- Вы -- Франция, а мадам Картошкина -- Россия... Мне кажется, что эта картина привлечет массу публики... Я уверен, что даже враги ваши придут посмотреть...

-- Oh, Гa! C'est une idee!.. -- Мы стоим на высоком пьедестале, взявшись за руки... Над нами -- орел славы и символ всеобщего мира. Вокруг пьедестала -- группы пейзан и наших мужичков братаются друг с другом, а по углам, с понуренными головами, -- султан, Виктория...

-- "Бисмарк! -- подсказал кто-то.

-- Как Бисмарк? Зачем? Его давно нет!..

-- Э-э!.. Это ничего не значит... Тут важна идея, представитель политики... Бисмарк не умер!.. Он не умрет!..

-- Ну отлично! -- оборвала Елена Михайловна. -- Бисмарк!.. Все это озарено блеском электрического огня, утопает в зелени... Вы дадите свои цветы?.. У меня много, но надо еще больше.

-- С наслаждением, -- ответил один из гостей.

-- Музыка дополнит остальное. Сперва грянет русский гимн, три раза, с каждым разом тише и тише... и наконец едва слышно... И вдруг где-то далеко, далеко, чуть слышно, к последним звукам гимна присоединяется мелодия марсельезы... Некоторое время трудно разобрать: и гимн, и марсельеза слились. Потом марсельеза громче, громче... Браво, браво!..

Елена Михайловна вошла в такой экстаз от одного уже мысленного представления созданной ее фантазией картины, что захлопала в ладоши и закружилась, как девочка.

-- А Эстергази вы рядом с собою поставите? На пьедестале? -- спросил шутливо Волчанский.

-- Вы вечно смеетесь. Надо всем смеетесь... У-у, противный! Я знаю, что генеральша с ее "Женитьбой" вам милее всего на свете...

-- Елена Михайловна!

-- Верно, верно!.. Жена начальника... Нельзя...

-- Елена Михайловна!

-- Нечего тут!..

-- Ну хотите, я вам султана изображу?

-- Вам не пристало. Вам лучше -- Бисмарка... Дайте вашу руку!

И Елена Михайловна, подхватив под руку Волчанского, плавно двинулась с ним по комнатам. Они прошли зал, гостиную, столовую и как-то нечаянно попали в будуар. Прижимаясь левой рукою к Волчанскому, Елена Михайловна, при входе в будуар, незаметно толкнула свободной правой рукою тяжелую дверь и та, словно по мановению жезла волшебника, тихо притворилась за ними... В то же мгновение руки Елены Михайловны обвились вокруг шеи Волчанского и горячие губы впились в губы растерявшегося от неожиданности Александра Васильевича.

-- Люблю! Люблю! Люблю! -- шептала Елена Михайловна, быстро и порывисто целуя Волчанского, и тот не успел еще опомниться, как Елена Михайловна, как ни в чем не бывало, снова подхватила его под руку и увлекла из будуара. Волчанский, лицо которого горело, а губы еще ощущали впечатление поцелуев, шел, потупивши взор, и слышал только, как стукало его сердце о туго накрахмаленную грудь рубашки, да как гудели вокруг голоса.

-- Господа! -- объявила Елена Михайловна, -- Александр Васильевич наш: он согласился принять участие в живых картинах и отказался от "Блуждающих огней"...

-- Хорошо!.. Только, пожалуйста -- не в франко-русском союзе, -- поборов одышку, ответил Волчанский и почувствовал, как Елена Михайловна сжала ему руку, на которую опиралась.

-- Да что вы так тяжело дышите? -- спросила она с лукавой улыбочкой Волчанского, -- можно подумать, что ваше согласие остановилось у вас в горле?. Ха-ха-ха!..

И звонкий хохот заглушил голоса и смех присутствовавших.

VIII.