Чужестранец

Тут Мирко понял замысел колдуна. Тому, конечно, не хотелось заново останавливать Смолинку, а может, и сил сейчас не было на такое, а течение слева от острова и в заводи не было столь шибко, как в правом, северном рукаве, и плот с помощью коней и речных строителей легко мог быть доставлен к южному берегу. Пока Мирко трудился, объяснял коням, что к чему, бобры собрались вместе и внимательно следили за всем.

– Как же мне их-то отблагодарить? – спросил мякша, когда все было готово.

– Ничего им не надо, – отвечал колдун. – Бобра не убивай да ручей бобровый мутить не давай впредь – вот и вся твоя благодарность.

– Да как же они узнают? – не понял Мирко. – Я ведь далеко уйду.

– Они узнают. Через воду. Вода-то всюду есть, я думаю, – пояснил Реклознатец. – Что ж, Мирко, прощаться станем? Или до свидания друг другу скажем?

– Не знаю, дядя Реклознатец, – смутился мякша. Смутился тем, что колдун вдруг заговорил с ним как с равным себе. – Не могу обещать ничего. Только пускай будет до свидания.

– Пускай, – согласился колдун. – Помни: путь обратный – не всегда попятный. Непосильную ношу на плечи не бери. Вернуться тебе есть куда, а потому уже жил не зря. Впрочем, тебе не до того теперь. Ступай, ищи свою красу ненаглядную и счастлив будь, коли найдешь.

Мирко взошел на плот и тронул Белого, запряженного первым с правой стороны плота. Конь мотнул головой и пошел в воду, вороной и гнедой тоже двинулись.

Колдун подал знак бобрам, и те, один за другим спустившись в воду, быстро поплыли, догнали плот, и сотня маленьких, но цепких сильных лапок повлекла суденышко к выходу из затона. Узкая сначала полоска воды между островом и плотом быстро ширилась.

Колдун стоял на берегу – высокий, седой, статный, в черной рубахе, а ворон умостился у него на плече и, приняв излюбленную позу – склонив голову на бок, поглядывал вслед Мирко хитрым и умным птичьим глазом. Сзади поднимался единым вековым гранитным камнем остров со своими праотцами-деревьями, сочной зеленой травой и подземными тайниками, говорящим колодцем и черным проемом в скале, под которым в середине меж другими начертан был знак.

Как плоть моя ни мала,
А только зубом неймет.
Любая злая стрела,
Меня не тронув, уйдет.
Охотник вздрогнет, шепнет,
Мол: «Чур меня! Волкодлак!»
Простого он не поймет:
Душа бессмертна, дурак! 

По весям и городам
Мы ходим с нею поврозь —
На ней и шрамов, и ран,
И вдоль, и вдаль, и насквозь,
А сколько пуль напролет —
Устанешь шкуру латать! —
А сыть стоять не дает
И не велит даже ждать. 

На тонкий выскочит лед
До кромки талой воды —
А та сладка, будто мед,
Хоть солонее беды.
Чудна ее круговерть,
Хмельней, чем песня и кровь.
Она сильна, ровно смерть.
Она зовется любовь.

IX. ВЕЛИКАЯ ЧЕТЬ