Чужак в стране чужой

— Если по стереоящику в самое ближайшее время не покажут человека с Марса, вам, господин секретарь, придется усмирять мятежи.

— Хм-м… думаю, вы преувеличиваете. Достаточно того, что в новостях будут другие марсианские материалы. Торжественный прием, я награждаю капитана и его бравую команду. Не далее, как завтра. Капитан ван Тромп делится своими впечатлениями — не бойтесь, капитан, мы дадим вам спокойно выспаться.

Министр общественной информации решительно помотал головой.

— Что, Джок, не годится?

— Публика ожидала, что на Землю привезут взаправдашнего живого марсианина. За отсутствием такового нам нужен Смит, и нужен он нам позарез.

— Живые марсиане? А что, капитан, — повернулся Дуглас к ван Тромпу, — есть у вас отснятые материалы с марсианами?

— Километрами и килограммами.

— Вот вам и пожалуйста, Джок. Будет нечего показывать в прямом эфире — переходите на записи. Все будут в восторге, гарантирую. Да, капитан, так что там насчет экстерриториальности… Марсиане не возражают?

— Ну… в общем-то нет, сэр, но и согласия как такового не было.

— Я не очень вас понимаю.

Капитан ван Тромп задумчиво поскреб подбородок:

— Ох, не знаю даже, как и объяснить. Беседовать с марсианами, сэр, это все равно что говорить с эхом. Никто тебе не возражает, но толку — круглый нуль.

— Вам, пожалуй, следовало прихватить сюда и этого… как там его фамилия? Ну, словом, вашего семантика. Или он в коридоре дожидается?

— Его фамилия Махмуд, сэр. Доктор Махмуд не совсем здоров. Он немного… Он немного перенервничал, сэр.

Ван Тромп разумно рассудил, что «немного перенервничал» звучит значительно приличнее, чем «напился в стельку», а по смыслу — почти одно и то же.

— Отметил возвращение?

— Ну, разве что немного, сэр. — (Вот же кроты чертовы!)

— Хорошо, доставьте его ко мне, когда очухается. Думаю, с переводом нам поможет и этот молодой человек — Смит.

— Возможно, — без особой уверенности сказал ван Тромп.

Тем временем «этот молодой человек» Смит изо всех сил старался выжить. Тело его, стиснутое и изнуренное странной структурой пространства в этом невероятном месте, наконец-то покоилось в мягком гнезде, куда его уложили эти странные другие. Теперь о теле можно было и не заботиться; Смит переключил внимание третьего уровня на дыхание и сердцебиение.

И увидел, что едва не поглотил себя. Легкие работали с такой же интенсивностью, как дома, сердце колотилось как бешеное, едва успевая разносить поступающий кислород по телу, — и все это в борьбе с искривлением пространства, и все это в удушающе-обильной, невыносимо горячей атмосфере. Следовало немедленно принять меры.

Вскоре пульс снизился до двадцати ударов в минуту, а дыхание стало почти незаметным; оставалось только проверить стабильность достигнутого состояния. Пронаблюдав некоторое время за собой и окончательно убедившись, что нечаянно не развоплотится, если отключит внимание от биологических процессов, Смит оставил в карауле крошечную часть второго уровня, а остального себя удалил. Назрела необходимость исследовать конфигурацию столь многих новых событий, чтобы воспринять их в себя, а затем восхититься ими и восхвалить их — дабы не стать их жертвой.

С чего начать?

С того момента, когда он покинул дом, всеобъяв этих других, ставших отныне его согнездниками? Или с прибытия в этот мир, в это мучительно скомканное пространство? Мозг Смита на мгновение послезрел ослепительные вспышки, наново услышал непонятные грохочущие звуки и содрогнулся от боли. Нет, он не готов еще восприять эту конфигурацию — назад! назад! назад, туда, где он еще не видел и не знает этих других, ставших теперь своими. Даже дальше, за тот момент, когда он впервые грокнул, что отличен от братьев своих согнездников, после чего потребовалось исцеление… назад, в гнездо!

Ничто из этого не мыслилось в земных символах и понятиях. Смит освоил уже азы английского, но пользовался им со значительно большими затруднениями, чем индус, говорящий на пиджин-инглише с турком. Для нашего марсианина английский представлял собой нечто вроде шифровальных таблиц, дающих — после долгой, нудной работы — совершенно неадекватное переложение и интерпретацию каждого символа. Сейчас его мысли витали в марсианских абстракциях, сформировавшихся за полмиллиона лет развития совершенно чуждой человеку культуры, и были абсолютно непереводимы на какой-либо из человеческих языков.

А за стенкой ординатор — доктор Таддеус, он же Тад, — резался в криббедж[6] с Томом Мичемом, личным фельдшером Смита, — не забывая при этом поглядывать на приборные шкалы и чутко следя за сердцебиением пациента. Когда мерно подмигивавшая лампочка снизила темп своего мерного подмигивания с девяноста двух раз в минуту до двадцати, медики швырнули карты на стол и бросились в палату.

Пациент покоился на упругой оболочке водяной кровати и не подавал никаких признаков жизни.

Таддеус выругался и крикнул:

— Позовите доктора Нельсона!

— Есть, сэр! — Мичем на секунду задумался. — А может, дефибриллятором его? Пока совсем не закоченел?

— Позовите доктора Нельсона!