Чужак в чужой стране

В парке «Золотые Ворота» было холодно и ветрено, но Майк ничего не замечал, а Джилл уже умела делать так, чтобы не мерзнуть. И все-таки, когда они попали в теплый обезьянник, было приятно немного ослабить контроль над собой. Если бы не тепло, Джилл здесь не понравилось бы: и маленькие обезьянки, и крупные человекообразные были так отвратительно похожи на людей. Джилл думала, что она навсегда покончила с ложной стыдливостью и настолько взрослая, что может лелеять с почти марсианским наслаждением все плотское. Публичные совокупления и другие физиологические акты человекообразных не оскорбляли ее. Эти несчастные, брошенные за решетку люди-животные не могли никуда скрыться от чужих взглядов, в чем же их винить? Она наблюдала за ними без отвращения, ее брезгливость нисколько не страдала. Нет, не это, а то, что они были «слишком похожи на людей» - каждое движение, каждая гримаса, каждый удивленный или испуганный взгляд напоминали ей то, чего она больше всего не любила в своей расе.

Джилл предпочитала львятник - огромные самцы, гордые даже в своем заточении, спокойное материнское достоинство крупных самок, аристократическая красота бенгальских тигров, из зрачков которых, казалось, глядели сами джунгли, изящные леопарды - быстрые и смертельно опасные, запах мускуса, который не в силах были истребить даже кондиционеры. Майк разделял ее вкусы. Они могли проводить целые часы там или у вольеров для хищных птиц, или у рептилий, или наблюдая тюленей; однажды Майк сказал, что если бы ему предложили родиться на этой планете, то наибольшим благом для него было бы стать морским львом.

Когда они впервые попали в зоопарк, Майк ужасно огорчился. Джилл пришлось приказать ему остановиться и грокк, так как он уже хотел выпустить всех животных на свободу. Потом он согласился, что большинство зверей не смогло бы жить там, где он задумал их освободить, - зоопарк был для них чем-то вроде Гнезда. Ему пришлось на несколько часов уйти в себя, после чего он никогда уже не грозился уничтожить металлическую сетку, стеклянные стены и решетки. Он объяснил Джилл, что решетки нужны не столько для того, чтобы держать за ними зверей, но больше всего чтобы защитить их от публики, чего он сначала не грокк. После этого в какой бы город они не приезжали, Майк первым делом шел в зоопарк.

Но сегодня мизантропия верблюдов никак не помогла улучшить настроение Майка. Даже обезьянья мелочь и огромные человекообразные почти не забавляли его. Они с Джилл стояли перед клеткой семьи капуцинов, глядя, как те едят, спят, ухаживают, ласкают малышей, чешутся и просто бесцельно бродят взад и вперед, ожидая пока Джилл бросит им арахис.

Она кинула орешек молодому самцу, но не успел тот его проглотить, как более крупный самец не только отнял подачку, но и задал молодому трепку. Юнец даже не пытался отомстить своему обидчику. Он лишь барабанил костяшками кулаков по полу и кричал что-то в бессильной ярости. Майк внимательно наблюдал за сценой.

Внезапно, обиженная обезьяна прыжком пересекла клетку, накинулась на еще меньшую и учинила ей выволочку куда более жестокую, чем получила сама. Малыш, хныча, уполз прочь. Другие обезьяны не обратили внимания на происходящее.

Майк закинул голову и захохотал, да так, что остановиться уже не мог. Он задыхался, он сотрясался от смеха, он опустился на пол, все еще продолжая хохотать.

- Прекрати, Майк!

Он перестал сворачиваться в клубок, но судорожные приступы смеха продолжались. Подошел служитель.

- Леди, вам требуется помощь?

- Будьте добры, вызовите такси. Обыкновенное, воздушное, все равно. Мне надо увезти его отсюда! - И добавила: - Он болен.

- Может быть, «скорую помощь»? Похоже, у него припадок.

- Все, что угодно! - Через несколько минут она уже вела Майка к пилотируемому воздушному такси. Дала пилоту адрес, а потом твердо сказала: - Майк, ты слышишь меня? Успокойся!

Он стих, хотя все еще хихикал, пока она вытирала ему глаза своим носовым платком; так продолжалось всю дорогу домой. Джилл ввела его в спальню, сняла одежду и заставила лечь в постель.

- Все в порядке, дорогой. Если хочешь, можешь отключиться.

- Не надо. Наконец-то я пришел в себя.

- Будем надеяться, - вздохнула она, - ты меня очень напугал, Майк.

- Прости меня. Маленький Брат. Я тоже испугался, когда впервые услышал смех.

- Майк, что же случилось?

- Джилл… я теперь грокк людей.

- Э…(???)

- Я говорю верно, Маленький Брат, я грокк, - я теперь грокк людей, Джилл… Маленький Брат, милая, родная, мой похотливый бесенок с быстрыми ножками и очаровательно-непристойно-развратным и безнравственным либидо… с чудными грудками и дивной попкой… с соблазнительным голосом и нежными руками… моя возлюбленная…

- Что с тобой, Майк?

- О! Я и раньше знал эти слова, я просто не понимал, когда и зачем их произносят… как не понимал и того, почему ты их так ждешь от меня. Я люблю тебя, милая. Я теперь грокк слово «любовь».

- Ты всегда любил меня. И я тебя люблю… ах ты, безволосая большая обезьяна… любимый мой.

- Обезьяна? Да. Иди сюда, самочка, положи головку мне на плечо и расскажи анекдот.