Они отказались от работы и стали посещать подряд все ревю на Стрипе. Джилл поняла, что она
Но вообще забавно: оказалось, что наблюдать девушек глазами Майка было «Великим благом», а еще большим благом была радость оттого, что он, наконец, смотрел на нее с тем же чувством, что и другие мужчины.
Они переехали в Паоло-Альто, где Майк попытался «проглотить» всю библиотеку имени Гувера. Но сканеры не смогли работать с нужной для Майка быстротой, да и сам он вряд ли был способен так быстро перелистывать страницы и проглядывать их содержание, чтобы перечитать все фонды библиотеки. Он, наконец, признал, что быстрее набирает информацию, чем может ее
Однажды, придя домой, она нашла Майка бездельничающим в окружении множества книг - Талмуда, Камасутры, Библии в многочисленных переводах, Книги Мертвых, Книги Мормонов, драгоценного для Патти экземпляра Нового Откровения, религиозных апокрифов, Корана, полного издания «Золотой Ветви», книги «Путь, Наука и Здоровье», а также священных писаний других больших и малых религий и даже таких редкостей, как «Книга Законов» Кроули.
- Что с тобой, милый?
- Джилл, я не
(-
- Не думаю, что в этом случае ожидание даст ее. Я знаю, в чем тут беда: я не человек, я - марсианин, облеченный в чуждое для него тело.
- Для меня ты больше, чем человек, дорогой, и я люблю твое тело.
- О, ты
-
- Извини. Я должен был сказать, что у марсиан лишь одна религия, и это не вера, а уверенность. Ты
- Да, - согласилась она, - я действительно
- Видишь ли, на Марсе, если нам нужно что-то узнать, мы обращаемся к Старейшим, и их ответ всегда верен. Джилл, а не может быть так, что у людей нет собственных Старейших? Нет, я хочу сказать, души? Когда мы расстаемся с плотью - умираем - неужели мы умираем насовсем… полностью… так, что ничего не остается? Неужели мы живем в невежестве потому, что нам все равно? Потому, что мы исчезаем и не возвращаемся назад спустя короткое время, которого марсианам хватило бы разве что для одного сравнительно недолгого пребывания в трансе? Скажи мне, Джилл, ты же человек!
Ее улыбка была нежна и спокойна.
- Ты же мне все объяснил сам. Ты научил меня понимать вечность и уже не можешь отнять познанное. Ты не можешь умереть, Майк, ты можешь только лишиться плоти. - Она прижала обе руки к груди. - Вот это тело, которое ты научил меня видеть твоими глазами… и которое ты так любишь… оно когда-нибудь исчезнет. Но не исчезну Я! Потому, что Я есмь Я! Ты есть Бог! Я есть Бог! И мы есть Бог во веки веков. Я не знаю, где окажусь и буду ли помнить, что когда-то была Джилл Бордмен, которая с радостью выносила судна в больнице и еще больше радовалась, выходя обнаженной под свет ярких прожекторов. Я любила это тело…
С несвойственной ему быстротой он протянул руку, и ее одежда исчезла.
- Спасибо, родной, - сказала она, - это тело нравилось мне… и тебе… и нам обоим, которые сделали его таким. Но я не думаю, что стану оплакивать его, когда придет пора проститься с ним. Я надеюсь, что ты съешь его, когда я умру во плоти.
- О, конечно, я съем тебя, если только не прощусь с плотью первым.
- Не думаю, что у тебя это выйдет. Ты ведь гораздо лучше контролируешь свое прекрасное тело и, надеюсь, проживешь по крайней мере еще несколько столетий. Разве что решишь сам умереть во плоти пораньше.
- Возможно. Но не сейчас, Джилл, я так старался. Во скольких церквах мы побывали?
- Мне кажется, во всех, какие есть в Сан-Франциско. Трудно даже вспомнить, сколько раз мы ходили только на службы для ищущих.
- Это только ради Пат… Я бы вторично и близко не подошел к ним, если ты не сказала, будто ей приятно знать, что мы продолжаем свои попытки.
- Да, для нее это важно. А лгать мы не можем… Ты не умеешь, а я не могу… Во всяком случае лгать Патти…
- По правде говоря, - признал Майк, - в фостеритах что-то есть. Но все поставлено с ног на голову.
Они идут ощупью, подобно мне в бытность мою циркачом. Они никогда не исправляют свои ошибки, потому что это, - и он заставил книжку Пат подняться в воздух, - в основном сущая фальшивка.