Чужак в чужой стране

— Благодарю вас, о, благодарю вас, милые мои! «Вода жизни»— я люблю вас обоих! — И она жадно выпила.

Взяв стакан, Джилл допила, что осталось.

— Теперь мы станем еще ближе, братья.

(«Джилл?»

«Ну давай же!»)

Майкл поднял в воздух своего нового брата, понес ее по комнате и уложил на постель.

Валентин Майкл Смит грокнул, что физическая любовь среди людей — очень человеческая и очень физическая — была не просто «ускорением яиц», не только ритуалом, благодаря которому люди «сближались». Он все еще продолжал грокать смысл любви, стараясь при каждом удобном случае грокнуть ее во всей полноте. Сам акт помогал ощутить «сближение». Он давно уже перестал шарахаться от сильного подозрения, что даже Старейшинам был неведом этот экстаз — он грокнул, что его новые близкие обладали уникальной духовной глубиной. И он радостно старался исследовать новые глубины, не имея впитанных в детстве запретов и потому не испытывая ни вины, ни отвращения.

Земные учителя, нежные и щедрые, обучили его, не причинив вреда его чистоте. Результат был столь же уникален, сколь он сам.

Джилл не удивилась, когда Пэтти полностью, прямодушно согласилась разделить воду с Майком — та сразу поняла, что марсианская церемония влечет за собой древнейший человеческий ритуал. Джилл слегка удивилась, заметив, как спокойно Пэт воспринимает умение Майка творить чудеса и в этом. Но Джилл не догадывалась, что Патриция уже встречала на своем пути святого, и она заранее ожидала от святого большего, чем от обычного мужчины. Джилл пронзило ощущение покоя и счастья: вновь критический миг завершился верным шагом… а потом и она впала в экстаз, разделив возникшую близость.

Когда все успокоились, Джилл попросила Майка устроить Пэтти ванну с помощью телекинеза, и она взвизгивала и смеялась от восторга вместе со своей старшей подругой. Впервые Майк показал Джилл это чудо, играя, потом это стало семейной традицией. Джилл была уверена, что Пэтти это понравится. Забавно было наблюдать за Пэтти, когда она обнаружила, что невидимые руки ее моют, или когда тело ее мгновенно высохло, хотя не было ни полотенец, ни потока теплого воздуха.

— Ну, — заморгала Патриция. — теперь надо выпить.

— Конечно, милая.

— И я все еще хочу показать вам мои картинки.

Перейдя в гостиную, Пэтти встала посреди ковра.

— Поглядите на меня. На меня, а не на картинки. Что вы видите?

Майк мысленно снял с нее татуировку и посмотрел на нового брата по воде. Татуировки ему понравились, они делали ее неповторимой, выделяя среди остальных. И благодаря им у нее чувствовался аромат, схожий с марсианским, ведь почти все люди были на одно лицо, а она от всех отличалась. Он подумал, не сделать ли и ему татуировки по всему телу? Но надо бы сначала грокнуть, что там следует изобразить. Жизнь его брата по воде Джубала? Нужно обдумать. Может, и Джилл пожелает иметь татуировки. Какой узор сделает ее еще прекраснее, еще более самой собой?

Пэтти без татуировок не слишком ему понравилась — она выглядела, как и должна выглядеть женщина. Майк все еще не грокнул коллекцию Дюка, хотя фотографии научили его понимать, что существуют разнообразные размеры, формы, цвета, а также разнообразие в акробатике любви, но больше он ничего не сумел грокнуть из драгоценных картинок Дюка. Воспитание сделало Майка внимательным наблюдателем, но оно же оставило его невосприимчивым к тонкому наслаждению от созерцания эротических сцен. Конечно, он находил женщин (включая, безусловно, и Патрицию Пайвонскую) сексуально возбуждающими, но ему вовсе не нужно было на них смотреть. Запах, прикосновение значили куда больше, тут он был квазичеловеком, квазимарсианином; параллельный марсианский рефлекс (не более утонченный, чем чихание) вызывался именно этими ощущениями, но он действовал лишь во время сезона, и «секс» среди марсиан был не более романтичен, чем внутривенное вливание.

Но убрав ее картинки, Майк отчетливее рассмотрел следующее: у Патриции было ее собственное лицо, отмеченное красотой прожитой жизни. У нее, с удивлением увидел он, еще более свое лицо, чем у Джилл. И он испытал к Пэт сильное чувство, которое сам он еще не называл любовью.

У нее был свой особенный запах и свои особенный голос. Этот голос был слегка хрипловат, ему нравилось слушать, даже если он не мог грокнуть значение сказанного. Запах нес в себе примесь горечи и мускуса, оттого что она возилась со змеями. Майку нравились ее змеи, он научился обращаться с ядовитыми кобрами, и не только благодаря умению растягивать время. Они грокали вместе с ним, а он наслаждался их невинными безжалостными мыслями, они напоминали ему о доме. Майк был единственным, кроме Патриции, человеком, кто мог брать в руки Пышку, — и змея относилась к этому спокойно, даже с удовольствием. Она пребывала в таком оцепенении, что и другие могли ее трогать, но лишь Майка змея воспринимала как существо, заменяющее Патрицию.

Пусть картинки появятся…