Кроме двух раскладушек, в квартире имелись три казённого вида стула, казённый же шкаф для одежды и обшарпанный стол, на котором стоял новенький, кремового цвета, телефон. На кухне - маленький холодильник «Саратов», стол, две табуретки и пара кухонных шкафчиков, в которых обнаружилось несколько тарелок, пара чашек, вилки, ложки, чай, банка растворимого кофе и сахар. Ещё была одна сковородка, чайник со свистком, алюминиевая миска и две кастрюли – побольше и поменьше. Хлеб в хлебнице. В холодильнике – кусок сливочного масла в пергаменте, треугольный пакет молока; десяток яиц, сосиски, две пачки пельменей (одна початая), кусок сырокопчёной колбасы, сыр и лимон. На лоджии, в картонной коробке – картошка.
- Шикарно живёшь, пап, - сказал я. – У нас с Дэвидом в трейлере и этого часто не было. Дай бог пару яиц было в холодильнике отыскать или банку консервированного тунца.
- Дэвид – это кто?
- Дэвид Рассел, жонглёр из нашего цирка, мы с ним вместе жили.
- Нашего цирка, - покачал головой отец. - Надо же.
- Извини, пап, я не хотел. Так получилось. Но теперь это и впрямь мой цирк, я в нём работал, делил с этими людьми дорогу и кусок хлеба. Радости и невзгоды. Так что по-другому и быть не может.
- Да нет, ничего, это я так. Просто удивительно иногда жизнь складывается. Мой сын и вдруг – почти американец!
- Главное слово «почти», - сказал я. - Вы с мамой меня хорошо воспитали, не сомневайся. Как я был советским человеком, так им и остался, можешь не переживать.
- Я знаю, сынок, - сказал папа. – Знаю и верю.
Эх, папа, подумал я, знал бы ты всю правду… Но – нет, лучше тебе не знать. Пока во всяком случае. А вслух сказал:
- Так чем мы будем сегодня ужинать?
- На выбор: яичница, пельмени, сосиски с варёной картошкой. Или можем сходить в кафе.
- Не хочу в кафе, - сказал я. – Давай пюре. Тысячу лет не ел пюре. Пюре с сосисками.
В четыре руки мы быстро почистили картошку, бросили в большую кастрюлю с водой, поставили на газ. Пока она варилась, я принял душ, сменил бельё и рубашку. Грязное засунул в мешок на лоджии (папа сказал, что в доме есть отличная прачечная).
Сели за стол. Ради такого случая отец налил себе рюмку водки, а мне полстакана сухого молдавского вина «Фетяска».
- Что ж, сынок, - произнёс. – Взрослым человека делают испытания, а не паспорт, который у тебя, к слову, уже имеется, - он хмыкнул. – Давай. За твоё благополучное возвращение!
Мы выпили и принялись за ужин.
Это было необыкновенно вкусно. Даже не думал, что так соскучился по обычной советской еде. В Америке неплохо кормят, выпечка разная так и вовсе выше всяких похвал, но всё равно наша еда лучше. Понятно, что всё это вопрос привычки. Но, чёрт возьми, если бы мне пришлось выбирать между клэм-чаудером и борщом в качестве основной пищи, я бы выбрал борщ. А клэм-чаудер оставил бы в качестве редкого экзотического блюда, хе-хе.
Вот интересно, а как бы я нынче отнёсся к новоксамской похлёбке из мигрунда [1] да с лесными горными грибами?
Я попытался вспомнить вкус похлёбки. Острая из-за специй и в то же время чрезвычайно мягкая, с густым грибным запахом. Горячая! Да под глоток крепкого твинна… С мороза – ничего лучше не надо.Ишь ты, помню. Кстати, надо будет попробовать сварганить нечто похожее здесь. Кемрар Гели любил готовить время от времени, и неплохо получалось – девушки и друзья хвалили. Так почему бы не готовить Серёже Ермолову? Время от времени, понятно. Мигрунды на Земле не водятся, но, думаю, можно заменить индюшатиной. Что касается грибов…
- О чём задумался? – спросил папа.
- Так, ерунда. О еде.
- О еде?
- Ага. Думал, что ни за что не променял бы наш борщ на клэм-чаудер. Хотя он тоже классный, не отнять…
- Что такое клэм-чаудер?
- Суп такой. С рыбой, креветками и сливками. Белого цвета, пахучий. Прямо в хлебе подаётся.
- Интересно, - сказал папа и налил себе вторую рюмку.
Потом мы пили чай с печеньем «Юбилейное», и, когда я увидел, как папа намазывает на печенье масло, то окончательно понял, что я дома – больше так не делал никто.
Было уже начало двенадцатого, когда мы закончили ужинать, и я помыл посуду.
- Прогуляемся перед сном? – предложил папа.
- Давай, - согласился я.
Мы обулись, вышли во двор. Над Москвой раскинулось вечернее небо – тёмное на востоке и окрашенное в зелёные, оранжевые и алые тона на востоке.
- Теперь так и будет заря гаснуть постепенно, пока не зажжётся уже утренняя, - сказал папа, закуривая. – Самые короткие ночи, самые длинные дни.
- И, не пуская тьму ночную на золотые небеса, одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса [2], - процитировал я.
- Это про Ленинград, - сказал папа. – Точнее, про Петроград. Ещё точнее, про Санкт-Петербург.
- Съездим как-нибудь? – спросил я. – Красиво там, наверное.
- Говорят, очень. Конечно, съездим. Я тоже не был ни разу.