Чужая жизнь

И гауптштурмфюрер приказал начать экзекуцию. В конце концов, что-то эти животные знают. Он тоже хочет это знать, но местные жители молчали. Молчали, когда их избивали палками, насиловали, жгли огнём и раскалёнными штыками, издевались над их детьми и убивали их. Недочеловеки кричали, стонали, плакали, умоляли о пощаде, но информация была скудна. Да, были русские солдаты; да, среди них были люди в такой же, как у них, форме; да, они уплыли на рыболовном баркасе вместе с полицейскими, но и всё. Больше они ничего не знали. Иначе рассказали бы обязательно.

Более суток Густав Брандт потерял в этой проклятой деревне, но никаких результатов так и не достиг. Только на следующий день уже ближе к вечеру гауптштурмфюрер получил радиограмму от командира первого взвода унтерштурмфюрера Дирка Тапперта. Его солдаты нашли следы пропавших детей и вышли к лесной избушке, в которой они до недавнего времени укрывались. Вот только самих детей в этой избушке уже не было, но их следы ведут к этому проклятому озеру.

Оставив за собой пылающую деревню с сожженными живьём жителями, гауптштурмфюрер приказал выдвигаться. Он должен выяснить, что произошло с его солдатами. Теперь его никто и ничто не остановит.

* * *

– Нет, Шатун, ты никуда не пойдёшь. Ни ты, ни братья, ни Никодимыч, ни Алевтина. Никуда вы не пойдёте. Твоей дочери там тоже делать нечего. Только вы с Алевтиной знаете, где находится скит. Без братьев вы туда не доплывете, а Никодимыча на обратном пути придётся нести – старенький он для таких переходов, да и, ты уж прости, не доверяю я ему. Не верю в его сказки. Врёт он и не краснеет, а раз так, то нет ему моего доверия. Дёрнется, пристрелю не задумываясь. Имей это в виду.

И я никуда не пойду, потому что едва ноги таскаю. Ничего личного, но за детьми пойдёт Степан и те, кого я отобрал. И чтобы ты понимал на будущее, командир в отряде может быть только один, и звание, положение, полномочия и должности здесь не важны. У меня политрук сидит тише воды ниже травы, и ты будешь выполнять мои приказы, а нет – собирайся и уходи отсюда, и наш разговор на этом закончен.

Услышав такие безапелляционные мои слова, Шатун сверкнул глазами из-под кустистых бровей, но промолчал, понимая, что я прав. Буркнув что-то нечленораздельное, он отвалил в сторону.

До противоположного берега мы дошли к рассвету, то есть через несколько часов. Расстояние здесь не слишком большое, всего несколько километров, но у баркаса забарахлил мотор, и я думал уже, что всё, придётся браться за вёсла, но братья всё же со своим допотопным агрегатом справились.

Группу за детьми я отправил большую. Командиром поставил Степана. Проводником отправлял бывшего полицая, Кондратом его зовут. Остальные – Рябой, оба артиллериста, они покрепче телосложением, и рядовой Уздов. Отдохнувший мальчишка прямо рвался в бой, и я счёл возможным его отправить. Пусть прогуляется. Остальные должны были остаться здесь. Впрочем, дел у нас и так было за гланды, и, поворчав для приличия, все взялись за работу.

В устье реки, прямо на противоположном берегу стремительного потока, несущего свои хрустально-чистые воды в Северный Ледовитый океан, какой-то добрый человек, дай бог ему здоровья и долгих лет жизни, поставил небольшую избушку на курьих ножках. Домик находился не на самом берегу, а метрах в шестидесяти от края озера, в невысоком сосновом перелеске, прикрытым от неизбежного в этих краях ветра здоровенными обломками скал так, что пристать на баркасе мы смогли только метрах в ста от нужного нам места.

Избушка была маленькая, максимум на четверых человек, и почти вросшая покрытыми мхом стенами в густую подстилку из мелких сосновых веточек и длинных иголок. Размещать здесь раненых я не стал – слишком близко этот домик до места возможного появления егерей, а вот Алевтину с Настей расположил. В избушке была небольшая печка, сложенная из неизбежного здесь камня, рядом с которой прямо на полу угнездился закопчённый чайник. Пока все занимались мужской работой, женщины могли приготовить всем хотя бы чай.

Политрука и второго пограничника, раненного в плечо, Шатун предложил разместить на недалёком от берега острове, как раз в той стороне, куда нам надо было плыть. Избушки там не было, но была выкопана и обложена камнями небольшая землянка, в которой от непогоды обычно укрывались рыбаки, а между островом и берегом всегда стояли рыболовные баркасы. Там как раз глубина позволяла. Сейчас там тоже встали баркасы и лодки.

Состояние Яковенко было именно такое, какое я предполагал изначально – воспаление раневого канала, высокая температура и постоянно текущая с двух сторон ноги сукровица. До нагноения было недалеко, а я всё не решался делать ему операцию. Хотя тянуть с этим было нельзя – через несколько дней будет поздно.