Чужая дочь

Люба взглянула на себя в зеркало, пробежалась щеткой по густым пепельным волосам, повозила пуховкой по черным кругам под глазами и выскользнула из комнаты. Маленькая Нина ждала под дверью и, вопросительно заглядывая в лицо, спросила: «Мамочка, мы идём в цилк плавда?». Она уже бойко болтала, но буква «р» ей ещё не давалась. Любу захлестнула волна нежности – правы родители, надо брать себя руки и дочуркой заниматься.

– Идем, милая, идем моя птичка голосистая!

Маленькая Нина, словно в подтверждения слов, забегала по коридору и, хлопая в ладоши, стала напевать популярную песенку. Люба, в который раз подивилась, как точно дочери удается воспроизводить мотив, причем любой, даже услышанный впервые.

Из кухни вышла мать в чистой белой косынке, которую обычно повязывала на голову, прежде чем начать колдовать над тестом:

– Я пирожки затеяла, к вашему возвращению будут с пылу с жару. Любаш, какая-то ты бледная – пойди подкрась губы и надень мои золотые серёжки.

– Мама, к чему, праздник что ли? – заворчала Люба, но спорить не стала.

– Ну, вот, другое дело, – улыбнулась мать, и крикнула в сторону гостиной –Дед, иди за девочками запри.

Отец Любы с неизменной газетой в руке и очками на носу, прошаркал к двери ласково погладил дочь по голове и шепнул: «Все наладится потихоньку».

Такими и остались родители в памяти Любы навсегда. Отец в пролете лестничной клетки подслеповато щурится вслед, мать в переднике, испачканном мукой, выглядывает из-за его плеча.

Немало забавного увидели они в тот день в цирке. Слон в пышной розовой юбке кружился в вальсе. Обезьянка хватала ловкими пальцами книгу, перевернутую вверх ногами, и листала вперед-назад. Белая лошадь, в расшитой золотом попоне, грациозно перебирала ногами в такт музыке и встряхивала расчесанной гривой. Нина время от времени ахала от удовольствия и хватала Любу за руку.

Цирк находился около тракторного завода, добирались домой около двух часов, с пересадкой. В окна трамвая бился послеполуденный зной. Нина, взбудораженная представлением, подпрыгивала на кресле и засыпала мать вопросами. Люба порядком выдохлась и хотела поскорее попасть домой, но не смогла отказать дочери завернуть в привокзальный сквер к фонтану, прозванному в народе «Бармалей». В сквере Люба отпустила руку дочери, и та понеслась к белым гипсовым скульптурам детей, водящим хоровод вокруг добродушного крокодила из сказок Чуковского. На парапете вокруг фонтана сидели мамочки, ребятишки, елозя на пузиках по нагретому солнцем камню, пытались дотянуться до воды. Сквозь листву Люба хорошо видела полукруглый фасад своего дома с колоннами и эркером, в новенькую многоэтажку неподалёку от центральной набережной они въехали одними из первых. Люба радовалась, как ребенок, украдкой гладила рукой стены и повторяла: «У нас самая лучшая в городе квартира». Над оживленным сквером витали привычные звуки города – людской гомон, детский смех, шлепанье воды в фонтане, дребезжание трамвая где-то вдалеке.

Вдруг издалека донесся странный низкий рокот, нарастающий с каждой минутой. От гудения по коже пробирал мороз, Люба метнулась к фонтану и прижала Нину к себе. Люди испуганно озирались по сторонам, задирали голову к небу, непонятно было откуда шёл звук, казалось, он надвигается одновременно со всех сторон. В ушах вибрировал тяжелый непрерывный гул.

Какая-то женщина металась по скверу и звала ребенка: «Таня! Танюшка! Люди помогите!». В следующий миг гул перерос в оглушительную канонаду, уши заложило, земля содрогнулась. Небо потемнело, солнце исчезло за копотью и гарью. Самолёты бомбили город. Стоял невообразимый шум, надрывавший слух своей адской музыкой. Визг летящих с высоты бомб смешивался с грохотом взрывов, скрежетом и лязгом рушившихся построек, треском бушевавшего огня. Люба оцепенела, лишь смотрела в сторону знакомого фасада. Он рухнул у неё на глазах, взметнувшись вверх осколками кирпича и арматуры, тут же обломки дома накрыло облако пыли.

Любу отшвырнуло, повалило, земля ходила ходуном, из-за домов вылетали самолёты. Она накрыла собой плачущую Нину и начала громко читать молитву. С неба сыпались бомбы, вокруг стоял устрашающий вой, со стороны вокзала взлетали на воздух металлические бочки и куски рельсов. Толпы охваченных ужасом людей метались, пытаясь скрыться в подвалах. Вокруг раздавались стоны умирающих и раненых. Не прекращая читать молитву, Люба поднялась и побежала к Волге, которая находилась рядом, но за дымом её совсем не было видно. То там, то здесь беспрерывно взмывали огненные фонтаны взрывов. Всё горело: дома, улицы, город. Смрадно чадил асфальт улиц и площадей, телеграфные столбы вспыхивали, как спички и висли на проводах.