Чумные псы

— Они уволокли все покупки моей пассажирки. Я ее, понимаете ли, в магазин возил… Так собаки вытащили с заднего сиденья все, что там нашлось съестного, и сожрали на месте.

— Вы уверены, что это были именно Чумные Псы?

— Совершенно уверен, мистер Драйвер. Более того, мне удалось сделать несколько фотографий. С ярдов двадцати пяти — тридцати. Вы не хотели бы приобрести эти снимки для своей газеты?

— Я думаю, нам надо незамедлительно встретиться. Где вы сейчас?

Мистер Уэсткотт продиктовал свой адрес в Уиндермире.

— Выезжаю! — сказал Дигби Драйвер и бросил трубку на рычаг.

* * *

Мистер Пауэлл кое-как пробивался сквозь ветер и снегопад. Его так и качало от слабости и лихорадки и вдобавок мучила неотвязная головная боль. В несущейся мгле он едва различал серые прямоугольники зданий, бетонный бассейн, хоботоподобную трубу слива, уходящую в пол. Он все пытался плотнее подоткнуть шарф, но временами в руке у него оказывалась лишь струйка метели. Потом, поскользнувшись, он вовсе завалился в сугроб. Ему было так плохо, что он взмок от напряжения, пока поднимался на ноги.

В эти минуты он хорошо понимал, каково приходилось немцам под Сталинградом. Примерно так чувствовал себя одинокий солдат, отставший от своей части и надеявшийся лишь на то, что удастся найти дорогу назад, в штаб Шестой армии. Только вместо русских его окружали лохматые, недружелюбные черные псы. У каждого висела на шее деревянная фляга подогретого виски. От этого голову мистера Пауэлла все безжалостнее стискивала боль, и к горлу подкатывала тошнота. Собаки были повсюду. Темные тени спускались с холмов, чтобы отрезать ему все пути к отступлению. Они таились в центрифугах и позади глухих цилиндров, подстерегая всякого, кто вздумает искать здесь укрытия. Все организованное сопротивление давно было сломлено, одинокие беглецы уходили в тыл в отчаянных поисках спасения. Но мистеру Пауэллу ничто спасения не сулило.

— Баки[80], — бормотал молодой ученый. В голове у него начинало путаться. — Баки… собаки в баках с водой… Как их много!

Он уже едва стоял на ногах, когда впереди замаячил-таки потерянный штаб — серые руины, торчавшие в беспредельности снежного поля. Мистер Пауэлл побрел в ту сторону, силясь почесать немытое, зудящее тело сквозь мокрую от пота пижаму, — и, приблизившись, понял, что здание было (по крайней мере когда-то) собором. Собрав последние силы, он повернул тяжелое железное кольцо на двери и, спотыкаясь, вошел.

Внутри было темно, и поначалу он совсем ничего не мог рассмотреть. Но потом его взгляд нащупал источник слабого, мутного света, он поднял глаза — и с большим облегчением узнал нечто очень знакомое. Кролики! Бесчисленные ряды кроликов смотрели на него отовсюду — и с заалтарной перегородки, и со стропил… Здесь тоже было неимоверно холодно, и его кашель, гулко отдававшийся под сводами нефа, был единственным звуком, нарушавшим безмолвие сооружения.

— Помогите! — крикнул мистер Пауэлл, обращаясь к молчаливым рядам ушастых голов.

Те даже виду не подали, что слышат его, и он упал на колени.

— Помогите! Я болен! Вы меня видите?

— Мы не можем видеть ни тебя, — ответил один из кроликов, — ни кого-либо другого. Мы составляем личное письмо на имя министра.

— Я тебе чаю принесла, — сказала большая собака, подходя к нему сзади, откуда-то из темноты нефа. На груди у нее висел «томми-ган»[81]. — Как ты себя чувствуешь?

Мистер Пауэлл приподнялся в постели, закашлялся и сплюнул желтую мокроту в носовой платок. Стены нетопленой сумрачной комнаты плавали у него перед глазами.

— Спасибо, родная, — выговорил он. — Я совсем скоро поправлюсь. Мне просто… так, пустяки, сон гадкий приснился. Ты занавески не задернешь?.. Спасибо. Скажи Стефани, что она моя лапочка, хорошо? Сейчас я малость не в форме, но завтра я ей обязательно почитаю про доктора Дулиттла[82]. Во вторник мне непременно надо быть на работе. Очень надо…

Вспышка IX

Воскресенье, 21 ноября

(Из воскресного выпуска «Оратора»)