Чумные псы

— Ты что, не слышишь, как эти ублюдки перекликаются? «Первым порву ему брюхо! Первым!» Я их уже семь миль мотаю, а все никак не отцепятся. Прошлой ночью, я подумал, морозец, так их утром не будет. Ан нет. Ошибся. А лис, знаешь, один раз в жизни ошибается.

— Ах, лис, лис! Неужели мы ничем не можем помочь?

— Да не лезь ты, приятель! Я знаю, куда иду. Сейчас дела плохи, но в темноте все поправится. Не темноты я боюсь, а ихних зубищ вострых. Слыхал, говорят, мол, лису всяка смерть хороша. Скоро, небось, дело будет кончено. Я не хнычу — лучше уж уйти в темноту, как полагается лису, чем к этим вашим вонючим белохалатникам. Большаку приветик передай. Он отменный парняга — путем ярок валил, так и скажи!

Лис исчез в тумане, словно дым — за гребень холма, вниз по северо-западному склону Лысого и далее, к озеру Мшаному и за Белесый утес. Шустрик пробежал следом несколько ярдов, затем остановился и, дрожа, лег во мгле. Творилось нечто ужасное — древнее и смертельно страшное, нечто, что, как он помнил, уже происходило на этом самом месте. Перед Шустриком поплыл неприятный, смертный запах, жестокий и кровожадный. К нему приближались большие, призрачные твари, прожорливые и неотступные, они стремительно выбежали из тумана, желтые и белые, черные и бурые, носы в землю, хвосты по ветру, хлопающие на бегу уши. Одни бежали молча, другие подавали злобный голос. То были гончие, большие гончие, они пробежали мимо Шустрика, вжавшегося в землю на краю обрыва, но не обратили на него ни малейшего внимания, поглощенные яростной погоней. А за гончими с осунувшимся лицом бежал охотник в красной куртке, с рожком в руке, он почти выбился из сил от долгой погони, но все еще не сдавался и криками подгонял собак. Грохоча по камням, собаки перевалили через гребень, каждая с желанием урвать свой кусок, и исчезли из виду среди камней. Но и с расстояния в тысячу футов снизу доносился их яростный лай, собачьи голоса накладывались один на другой, словно шум реки в невидимой долине.

Шустрик потрусил следом. Мокрая трава и камни хранили явственный, острый запах — запах охотящихся, плотоядных животных, здоровых и выхоленных. Это было, как если бы перед Шустриком пронеслась охотничья партия древних полубогов, устремленная к своей конечной цели — догнать и убить, — неприятная, но необходимая работа, которая вечно вершится в неком краю, лежащем вне времени и пространства. Сегодня все это происходило здесь, на голом склоне холма, где он, Шустрик, как бы в полусне бежал сквозь клубящийся туман.

Вдруг ветер усилился, принеся издалека запах водорослей, тяжелый запах стоящих в хлеву коров и поверх всего этого — мгновенный запах лиса. В порывах этого ветра туманный занавес разорвался над холмом, и теперь Шустрик ясно увидел все, что лежало перед ним — торфяные болота и пустоши над Ситуэйтским озером, рассекающий их темный поток, и далее — вход в пещеру. И Шустрик увидел бегущего лиса — спотыкаясь, тот бежал по болоту, его вымокший хвост тащился по грязной земле. Следом бежали гончие, растянувшись в цепочку, горя желанием догнать, схватить и уничтожить, покончить наконец с долгой погоней. И прямо на глазах Шустрика передняя гончая догнала лиса на берегу ручья, ухватила зубами за плечо, мотанула его и потащила по камням.

Шустрик закрыл глаза и рухнул в траву, ибо не хотел смотреть на то, как подоспеют остальные собаки, как лис будет извиваться, лязгать зубами и кусаться, один против тридцати, как брызнет кровь и взлетят в воздух клочья шерсти, покуда охотник не проберется сквозь свою рычащую свору, не подхватит тело лиса и не вздернет вверх, чтобы, упиваясь наконец радостью победы, отхватить хвост и голову и бросить остальное нетерпеливо лающим гончим.

Мистер Уэсткот шагал вверх по северному склону Лысого холма. Туман был достаточно густым, но мистер Уэсткот видал и похуже, а кроме того, предвидение, основанное на давнем знакомстве с климатом Озерного Края, говорило ему, что скоро прояснеет, уж всяко задолго до заката. Он добрался до утеса на вершине холма, сел на землю и, сверившись с картой, выбрал по компасу направление на двести двадцать пятый градус. Сделав поправку, он взял за ориентир самый дальний из находящихся в поле зрения утесов и двинулся вниз по склону, туда, где в шестистах-семистах ярдах проходила Козья тропа.

Туман скрадывал звуки, а одиночество дарило приятное ощущение силы, независимости и самодостаточности. Со своим снаряжением, походным опытом, физической закалкой и твердостью духа мистер Уэсткот готов был, подобно крепкому кораблю на просторах Атлантики, противостоять любому натиску и буре. Мысленно он видел себя со стороны — целеустремленного, сурового, сосредоточенного, на совесть экипированного, движущегося сквозь туман, подобно карающей Немезиде, неотступной и неотвратимой. Где бы собаки ни прятались, исход был предрешен, ибо он неминуемо до них доберется. Он — возмездие, timor mortis,[20] перст судьбы.