У меня впереди еще семнадцать часов, думал он, семь часов езды до Берлина и десять до Кенигсберга на жесткой скамье, к которой я прикован. А потом автомобиль, который отвезет меня на место казни, где его будут ждать топор и пень, в который впитались уже литры крови.
Затихли звуки карточной игры и подшучивания. До его ушей донесся шепот. Он не мог разобрать слов, хотя на мгновение ему показалось, что стражники обсуждают часы и каждый настаивает на том, что его хронометр лучше и точнее. Затем один из них прошел мимо и направился к передней части вагона. Несмотря на постоянное напряжение, Мок почувствовал, что его охватывает сонливость. Когда засыпал, ему показалось, что кто-то накинул ему на голову капюшон на рынке в Кенигсберге. А потом раздался пронзительный скрежет пилы. Однако он не был настолько громким, чтобы лишить его благодати сна.
Разбудили его неподвижность поезда и пронзительный холод. Поезд стоял, а его освещение совсем погасло. Мок свободной рукой достал из кармана пиджака часы. Он нащупал пальцами девятый час. Он проспал два часа. Он встал со скамьи и потер ладонью онемевшие ягодицы. Он оглядел вагон. Охранников не было. Не было ни пальто, ни шляп. Единственным воспоминанием о его церберах был окованная трость, прицепленная к вешалке. Один из них забыл взять ее, подумал он. Где я? Почему поезд стоит? Где мои охранники?
Он посмотрел в переднюю часть вагона и заметил открытую дверь, через которую падали снежинки. Он переместился к центру вагона, так далеко, что у него заболело окованное запястье руки. Да, он не ошибся. За мокрым и тонким слоем снега снаружи виднелась темная стена леса, отражавшаяся от светлеющего неба. Он понял, что скрежет пилы в его сне на самом деле был скрежетом крюка и железного уха в муфте, соединяющей вагоны. Исчез поезд, исчез предпоследний вагон.
Был только последний, а в нем он — прикованный к скамье узник. Он посмотрел налево и заметил домик обходчика. В одном из окон стояла погасающая керосиновая лампа. В этом слабом сиянии он заметил какое-то движение. Тень за тенью. В сторону поезда шли люди. Они приближались к открытой двери. Один из них поднялся по ступенькам и зажег фонарь. И тут Моку показалось, что сердце разбухло у него в горле. Потому что в свете фонаря он увидел палача. На нем был длинный плащ, высокая треугольная шапка и маска с круглыми стеклянными отверстиями для глаз, удлиненная в форме птичьего клюва.
Бреслау, суббота 8 марта 1924 года, пять часов дня
Редактор Отто Тугендхат через окно редакции «
Потом выкрутил листок из машинки, а под валик поместил чистый. Он закурил сигару и начал писать так быстро и безошибочно, словно все фразы у него были тщательно продуманы.