Читаем Чукчи. Том I полностью

В виде иллюстрации того, как эти сказочные идеалы претворяются в действительной жизни, я могу привести отрывок из автобиографии одного чукчи, сообщенной мне им самим. Еще мальчиком он остался сиротой и в очень раннем возрасте сделался работником у оленевода.

Потом мой дядя пришел, сказал: «Ух, племянник ты. У меня живи. Я тебя выращу. Вырастешь, стариком я стану, мое жилище возьмешь. Все мое стадо заберешь». Потом я пять лет у него жил, постоянно я один при оленях ходил. Постоянно, вернувшись домой, мало ел. Однако бранится. Говорит: «Ух, почему медленно ты ходишь? Ленив ты! Почему медленно расхаживаешь? Ленивым человеком будешь». Немного спустя опять: «Пусть я побью тебя». Потом бил меня, все по голове, все арканом, постоянно. Наконец, за реку осенью перешли люди, мы тоже. По-прежнему там колотит меня, все палкой. Я сказал: «Пусть отдельно я стану». На ту сторону реки Омолона ушел тайно, украдкой я ушел. Только теперь на тундру к Omruwge пришел, к Сопливому Omruwge. Говорит: «Пришел ты? Пусть у меня побудь». Его брат, худой человек тоже, постоянно бранится. Опять там немного летом пожил, опять ушел, у Wukwuqəj туда (далеко) пришел. Говорит Wukwuqəj: «Мое стадо мало, не будь у меня». Я сказал: «Согласен, пусть опять я уйду». Потом туда я пришел к Ejŋewgi. Говорит Ejŋewgi: «Твой дядя здесь близко есть. Пусть вместе туда мы уйдем». Опять мы ушли, к моему дяде Ottьlgьn'у пришли. Говорит Ottьlgьn: «Племянник, пришел ты?» — «Да, пришел я». Говорит: «Ну, ты завтра к оленям ступай». Говорит мой троюродный брат Ranakwurgьn: «Хорошенько за тавром смотри. С дядиным много чужих стад соединилось. Сосед Vetlь постоянно крадет: где жирный олень, всех убивает, на поле зарывает». Потом хозяева пришли, оленей отделили, сказали: «Части нет». Vtelь говорит: «Должно быть, потерялись». Потом говорит другой человек: «Должно быть, Vtelь украл». Собственник бранится, говорит: «Ух! Почему ты украл?» Vtelь говорит: «Ух! Я ничего не украл». Говорят другие: «Пусть, пусть их, не ссорьтесь. Пусть потерялись». Потом я тоже ушел, к Penelqut'у пришел. Тоже Penelqut — мой двоюродный дядя, дядя по матери, или что. Только у Penelqut'а худо я жил. Бранится, говорит: «Худо ты стережешь (стадо). Однако между тем жадно едящий ты, но худо поступаешь в охранении оленей. В конце концов уши тебе обрежу». Говорит: «Если снова с этого времени худо будешь стеречь, убью тебя… Попробуй-ка хорошенько охранять (оленей), заставь их пастись, не позволяй им ложиться, сделай, чтобы они жирели, потом жирный кусок мы есть станем. Продавать их будем. Потом состаришься, хорошо жить будешь. Потом хорошо умрешь когда-нибудь, сыновья сделают большой могильник из рогов. Каждый едущий на оленях посмотри на тебя, будет хвалить тебя…»[233]

Следует заметить, что большинство хозяев этого юного пастуха были его родственники, однако это отнюдь не вело к тому, чтобы его положение чем-нибудь отличалось от положения обыкновенных работников. Много раз мне приходилось видеть богатых оленеводов, которые обращались со своими пастухами, родственниками и не родственниками, с одинаковой грубостью.

Я помню одного старика, в шатре которого мне пришлось провести ночью. Ночь была темная, ветреная. Волки напали на стадо и угнали несколько оленей. На следующее утро, выйдя из спального полога наружу, старик увидел двух пастухов, которые сообщили ему о печальном происшествии. Тотчас же старик страшно разгневался, схватил аркан и принялся хлестать их обоих. Оба они были рослые, здоровые парни, сам же он был маленький, дряхлый. При ударах он подскакивал и все норовил попасть им по лицу железным кольцом аркана. Оба пастуха принимали удары, не двигаясь с места. С точки зрения чукоч, старик был прав, особенно потому, что, вместо того чтобы отправиться на поиски пропавших оленей, они пришли на стойбище рассказать о потере. Один из пастухов был племянник старика, другой — чужак-пришелец. В данном случае разница лет давала старику дополнительное право сурового обращения со своими работниками.

Вспоминаю другой случай, когда молодой хозяин избил помощника — своего ровесника. Хозяин был сильный, энергичный человек, искусный и неутомимый пастух. Помощник, наоборот, был неумелый оленевод-бедняк, «расположенный только ко сну и к еде», как говорят чукчи. Конечно, слабосильный хозяин никогда не решился бы ударить сильного и энергичного помощника того же возраста.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология