Читаем Чук и Гек полностью

Шофёр слез, обошёл машину, выругался, подняв с земли обронённый кем-то железный зуб от грабель, и, вздохнув, заявил, что лопнула камера и ему придётся менять колесо.

Чтобы шофёру легче было поднимать машину домкратом, Фенина мать, я, а за мной и Брутик вышли.

Пока шофёр готовился к починке и доставал из-под сиденья разные инструменты, Фенина мать ходила по опушке, а мы с Брутиком забежали в лес и здесь, в чаще, стали бегать и прятаться. Если он меня не находил, то от страха начинал выть ужасно.

Мы заигрались. Я запыхался, сел на пенёк и задумался. Услышав далёкий гудок, я подскочил и, кликнув Брутика, помчался.

Однако через две-три минуты я остановился, сообразив, что это гудела никак не наша машина. У нашей звук был многоголосый, певучий, а эта рявкала грубо, как грузовик. Тогда я повернул вправо и, как мне показалось, направился прямо к дороге.

Издалека донёсся сигнал. Теперь уже гудела наша машина. Но откуда, я не совсем понял.

Круто повернув ещё правей, я побежал изо всех сил.

Путаясь в траве, маленький Брутик скакал за мной.

Если бы я не растерялся, я должен был бы стоять на месте или продвигаться потихоньку, выжидая новых и новых сигналов. Но меня охватил страх. С разбегу я врезался в болотце, кое-как выбрался на сухое место. Чу, опять сигнал! Мне нужно было повернуть обратно. Но, опасаясь топкого болотца, я решил обойти его, завертелся, закрутился и наконец напрямик, через чащу, в ужасе понёсся куда глядели глаза.

* * *

Уже давно скрылось солнце. Огромная, меж облаков сверкала луна. А дикий путь мой был опасен и труден. Теперь я шёл не туда, куда мне было надо, а шагал там, где дорога была полегче.

Молча и терпеливо бежал за мной Брутик. Слёзы давно были выплаканы, горло от криков и ауканья охрипло, лоб был мокрый, фуражка пропала, а поперёк щеки моей тянулась кровавая царапина.

Наконец, измученный, я остановился и опустился на сухую траву, что раскинулась по вершине отлогого песчаного бугра.

Так лежал я неподвижно до тех пор, пока не почувствовал, что передохнувший Брутик с ожесточённым упорством тычется носом в мой живот и нетерпеливо царапает меня лапой. Это он учуял в моём кармане свёрток и требовал еды.

Я отломил ему кусок булки, дал полкотлеты. Нехотя сжевал остальное сам, потом разгрёб в тёплом песке ямку, нарвал немножко сухой травы, вынул свой оловянный браунинг, прижал к себе кутёнка и лёг, решив ждать рассвета не засыпая.

В чёрных провалах меж деревьями, в неровном, неверном свете луны всё мне чудились то зелёные глаза волка, то мохнатая морда медведя. И казалось мне, что, прильнув к толстым стволам сосен, повсюду затаились чужие и злобные люди. Проходила минута, другая – исчезали и таяли одни страхи, но со всех сторон возникали другие. И так этих страхов было много, что, отвертев себе шею, вконец ими утомлённый, я лёг на спину и стал смотреть только в небо.

Хлопая посоловелыми глазами, чтобы не заснуть, я принялся считать звёзды. Насчитал шестьдесят три штуки, сбился, плюнул и стал следить за тем, как чёрная, похожая на бревно туча нагоняет другую и хочет ударить ей прямо в широко открытую зубастую пасть. Но тут вмешалось третье, худое, длинное облако, и своей кривой лапой оно взяло да и закрыло светлый фонарь луны.

Стало темно, а когда просветлело, то ни тучи-бревна, ни зубастой тучи уже не было, а по звёздному небу плавно летел большой самолёт.

Широко распахнутые окна его были ярко освещены. За столом, отодвинув вазу с цветами, сидела над своими чертежами моя мама и изредка поглядывала на часы, удивляясь тому, что меня так долго нет.

И тогда, испугавшись, как бы она не пролетела мимо моей лесной поляны, я выхватил свой оловянный браунинг и выстрелил. Дым окутал всю поляну, залез мне в нос и рот. И эхо от выстрела, долетев до широких крыльев самолёта, дважды звякнуло, как железная крыша под ударом тяжёлого камня.

Я вскочил на ноги.

Уже светало. Оловянный браунинг мой валялся на песке. Рядом с ним сидел Брутик и недовольно крутил носом, потому что переменившийся за ночь ветер пригнал на поляну струю угарного дыма. Я прислушался. Впереди, вправо, брякало железо. Значит, сон мой был не совсем сон. Значит, впереди были люди, и, следовательно, бояться мне было нечего.

В овраге, по дну которого бежал ручей, я напился. Вода была совсем тёплая, почти горячая, пахла смолой и сажей. Очевидно, истоки ручья находились где-то в полосе огня. За оврагом начинался невысокий лиственный лес, из которого всё живое при первом же запахе дыма убралось прочь, и только одни муравьи, как и всегда, тихо копошились возле своих рыхлых построек да серые лягушки, которым всё равно посуху не ускакать далеко, скрипуче квакали у зелёного болота.

Обогнув болото, я попал в чащу. И вдруг совсем неподалёку я услышал три резких удара железом о железо, как будто бы кто-то бил молотком по жестяному днищу ведёрка.

Перейти на страницу:

Все книги серии А. П. Гайдар. Сборники

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века