Чук и Гек

Тут мы взялись за руки и пошли к тому корпусу, где была шестнадцатая квартира. А когда мы переходили по доске канаву, ту, что разрыли водопроводчики, то я крепко держал Феню за воротник, потому что было ей тогда года четыре, ну, может быть, пять, а мне уже давно пошёл двенадцатый.

Мы поднялись на самый верх и тут увидели, что следом за нами по лестнице пыхтит и карабкается хитрый Брутик.

* * *

Дверь в квартиру была не заперта, и едва мы вошли, как Фенина мать бросилась дочке навстречу. Лицо её было заплакано. В руке она держала голубой шарф и кожаную сумочку.

– Горе ты моё горькое! – воскликнула она, подхватывая Феню на руки. – И где ты так измызгалась, извазякалась? Да сиди же ты и не вертись, несчастливое созданье! Ой, у меня и без тебя беды немало!..

Всё это она говорила быстро-быстро. А сама то хватала конец мокрого полотенца, то расстёгивала грязный Фенин фартук. Тут же смахивала со своих щёк слёзы и, видать, куда-то очень торопилась.

– Мальчик, – попросила она, – ты человек хороший. Ты мою дочку любишь. Я через окно всё видела. Останься с Феней на час в квартире. Мне очень некогда. А я тебе тоже когда-нибудь добро сделаю.

Она положила руку мне на плечо, но её заплаканные глаза глядели на меня холодно и настойчиво.

Я был занят: мне пора было идти к сапожнику за мамиными ботинками, но я не смог отказаться и согласился, потому что когда о таком пустяке человек просит такими настойчивыми, тревожными словами, то, значит, пустяк этот совсем не пустяк и, значит, беда ходит где-то совсем рядом.

– Хорошо, мама, – вытирая мокрое лицо ладонью, обиженным голосом сказала Феня. – Но ты дай нам за это что-нибудь вкусное, а то нам будет скучно.

– Возьмите сами, – ответила мать, бросила на стол связку ключей, торопливо обняла Феню и вышла.

– Ой, да она от комода все ключи оставила. Вот чудо! – стаскивая со стола связку, воскликнула Феня.

– Что же тут чудесного? – удивился я. – Мы ведь свои люди, а не воры и разбойники.

– Мы не разбойники, – согласилась Феня. – Но когда я в тот комод лазаю, то всегда что-нибудь нечаянно разбиваю. Или вот недавно разлилось варенье и потекло на пол.

Мы достали по конфете да по прянику, а кутёнку Брутику кинули сухую баранку и намазали нос мёдом.

* * *

Мы подошли к распахнутому окошку.

Гей! Не дом, а гора. Как с крутого утёса, отсюда видны были и зелёные поляны, и длинный пруд, и кривой овраг, за которым один рабочий убил зимой волка. А кругом леса, леса…

– Стой, не лезь вперёд, Фенька! – вскрикнул я, сталкивая её с подоконника. И, закрывшись ладонью от солнца, я глянул в окно.

Что такое? Это окно выходило совсем не туда, где речка Кальва и далёкие в дыму торфяные болота. Однако не больше как в трёх километрах из чащи леса поднималась густая туча крутого тёмно-серого дыма. Как и когда успел туда пожар перейти, это было мне непонятно.

Я обернулся. Лёжа на полу, Брутик жадно грыз брошенный Феней пряник, а сама Феня стояла в углу и смотрела на меня злыми глазами.

– Хулиган! – сердито сказала она. – Тебя мама оставила со мной играть, а ты зовёшь меня Фенькой и от окна толкаешься. Возьми тогда и уходи совсем из нашего дома.

– Фенечка, – позвал я, – беги сюда скорее, смотри, что внизу делается!

* * *

Внизу же делалось вот что.

Промчались галопом по улице два всадника. С лопатами за плечами мимо памятника Кирову по круглой Первомайской площади торопливо прошагал отряд человек в сорок.

Распахнулись главные ворота завода, и оттуда выкатились пять грузовиков, набитых людьми до отказа. С воем обгоняя пеший отряд, грузовики исчезли за поворотом у школы.

Внизу по улицам стайками шныряли мальчишки. Они, конечно, всё уже разнюхали, разузнали. Я же должен был сидеть и караулить девчонку. Обидно!

Но когда наконец завыла пожарная сирена, я не вытерпел.

– Фенечка, – попросил я, – ты посиди здесь одна, а я ненадолго во двор сбегаю.

– Нет, – отказалась Феня, – теперь я боюсь. Ты слышишь, как оно воет?

– Экое дело, воет! Так ведь это труба, а не волк воет! Что, она тебя съест, что ли? Ну хорошо, ты не хнычь. Давай с тобой вместе во двор спустимся. Мы там постоим минутку – и назад.

– А дверь? – хитро спросила Феня. – Мама от двери ключей не оставила. Мы хлопнем, замок защёлкнется, и тогда как? Нет, Володька, ты уж лучше сядь тут и сиди.

Но мне не сиделось. Поминутно бросался я к окну и громко досадовал на Феню:

– Ну почему я должен тебя караулить? Что ты, корова или лошадь? Или ты не можешь маму одна дождаться? Другие девчонки всегда сидят и дожидаются. Возьмут какую-нибудь тряпку, лоскутик… куклу сделают – ай-ай, бай-бай. Ну, не хочешь тряпку – сидела бы слона рисовала, с хвостом, с рогами.

– Не могу, – упрямо ответила Феня. – Я если одна останусь, то могу открыть кран, а закрыть позабуду. Или могу разлить на стол всю чернильницу. Вот один раз упала с плиты кастрюля, а другой раз застрял в замке гвоздик. Мама пришла, ключ толкала, толкала, а дверь не отпирается. Потом позвала дядьку, и он замок выломал. Нет, – вздохнула Феня, – одной оставаться очень трудно.