Чудодей

В один прекрасный солнечный день эта самая Винета явилась в палату с ножницами. Она присела на край кровати Станислауса и взрезала его гипсовую повязку. Должно быть, рука уже зажила.

Грех, как свистящий ветер, налетел на Станислауса. Он схватил Винету за руку. Она посмотрела на него. Он погладил ее восковую руку. Винета содрогнулась и отдернула руку.

— Вы не смеете хватать меня за руку, даже если вам больно!

Столяр подмигнул ему. Станислаус залился краской. Он едва не нанес оскорбление Христовой невесте. Вот до чего он докатился! Монашка ушла. Рука теперь была свободна от гипса. Столяр приподнялся в постели:

— Может, конечно, ты опять обидишься, но я скажу — ты молодец, умеешь подход найти. Думаешь, ей нравится, что на нее всякий глаза пялит? Вот если б ты в отдельной палате лежал, да не за счет больничной кассы…

Станислаус отвернулся к стене:

— Нет-нет да и подумаешь, что в один прекрасный день тебе отнимут ногу за такие грешные речи.

Спустя два дня он вернулся в пекарню. Хозяин бушевал:

— Твое место занято, бандит!

И он вытолкал Станислауса за дверь. Его ядовитые слова кружились в воздухе как рой навозных мух:

— Надавать бы тебе по физиономии! Надо же, сломал руку за мой счет! Что ж теперь, любого бродягу страховать на случай болезни, что ли?

Станислаус смотрел вверх по улице. Улица была теперь его родиной.

32

Станислаус встречает хозяина соленых палочек, проникает в тайны первозданного мрака и прогоняет голубицу.

Теперь у него было два дорожных мешка: один со снаряжением пекаря, другой — с впечатлениями.

Миа одарила его собой; но потом она и других дарила своим телом, своими стройными ножками она растоптала его любовь. Он хотел излечить ее от распутства. Хотел пуститься на поиски Миа. Он очень верил в нерастраченную силу своей любви. Некоторое время он опять уповал на свои потайные силы. И неотступно думал о Миа, пока она не возникала перед ним стоящей у витрины в городе или лежащей на лугу у дороги, по которой он шел. Когда же оказывалось, что он окликал незнакомую девушку, Станислаус неуклюже извинялся и заливался краской до самых ушей.

Но не мог же он вечно скитаться по дорогам. Ему нужно было хоть какое-то пристанище. Он должен был поискать совета в книгах, и, кроме того, он нуждался в — если такое еще могло быть — тепле и человеческом участии. Ведь он же не бездомный пес. Еще одно слово, горькое и обидное, нес он с собою. Слово это было: бандит.

Он нашел хозяина, который хотел вырваться из тесноты своей лавчонки.

— Добейся хоть какого-то успеха и ты сумеешь подняться, — сказал он Станислаусу.

Станислаус хотел подняться. Он пал довольно низко, хулиган и бродяга.

В пекарне стоял горьковато-затхлый дух. Его источали продолговатые, чересчур румяные рулетики величиной с сигару — соленые палочки, посыпанные зернышками тмина — облатки для исповедующих пивную веру.

Соленые палочки были священным продуктом этой пекарни. После обеда ученики раскладывали эти палочки по три штуки в пергаментный пакетик с синей печатной надписью: «Соленые палочки Папке с изысканной начинкой». Когда вечер резко спускался на застроенный со всех сторон двор пекарни, там на шаткой скамейке собиралась ватага ребятишек. Госпожа нужда гнала сюда этих детей в рваных башмаках, не давая им дома даже куска хлеба. Казалось, стая ласточек спустилась во двор!

— Мастер Папке! Мастер Папке!

Возле двери в квартиру стоял на страже рыжий карапуз.

— Идет!

И вот уже ни криков, ни потасовок, ни болтовни — только скрип корзинок. Хозяин останавливается в дверях и наслаждается тишиной. Это его тишина, тишина, вызванная им, и только им. Он проводит гребешком по своим английским усикам, смотрит на карапуза и говорит:

— Опять ты в этих башмаках?

Карапуз переминается с ноги на ногу, пытаясь скрыть дыры на башмаках.

— Ты, значит, не каждый день имеешь барыши?

Малыш печально кивает.

Папке вернулся в пекарню с тяжелой душой. Озираясь, потянул носом воздух, вытащил из кармана гребешок, опять пригладил усы и подозвал Станислауса:

— А теперь покажи, как ты будешь разыгрывать из себя моего управляющего.

Станислаус, бандит с большой дороги, станет управляющим? Станислаус благословил тот час, когда ноги привели его к дому этого мастера. Он отсчитывал пакетики с солеными палочками, что пойдут в корзинки детям.

Еще четверть часа — и господин управляющий уже исполнил свои служебные обязанности. Дети теснились в узком коридоре, ведущем к черному ходу.

Каждому хотелось первым выскочить на улицу со своей скрипучей корзинкой, полной хрустящих пакетиков. Мастер Папке сказал, указывая на рыжего малыша:

— Не думай, что он хромой. У него подметка висит как собачий язык. Я это видел. И ты тоже все примечай!

К ночи дети вернулись в вонючий двор. Управляющий поджидал их. Теперь птичьего щебета как не бывало. Они были утомлены и уже не пинали друг дружку. Малыш сортировал окурки сигарет.