Чудодей

— Если только я почувствую боль от укола, я тебя так тресну… — сказал он Станислаусу. — Как-никак, я твое начальство, не забывай этого!

Спицы вонзались в одутловатые щеки старшего повара, а он хоть бы охнул разок.

И Крафтчек добровольно записался, желая участвовать в номере Станислауса.

— Ты меня так заколдуй, чтобы я почувствовал себя в Силезии и одним глазком посмотрел, все ли в порядке в лавке, как идут дела.

И этот номер прошел с успехом, даже в присутствии ротного вахмистра Цаудерера. Вахмистр слегка посерел в лице и начал прыгать вокруг Станислауса, как воробей вокруг лошадиного навоза.

— Эта сила у вас от рождения?

Роллинг ткнул Станислауса в бок.

— Да, она у меня врожденная, господин вахмистр, — ответил Станислаус.

— Я так и думал, — сказал вахмистр. — Я в этом разбираюсь, повидал кое-чего на своем веку.

Станислаус больше не боялся участвовать в празднике.

15 Станислаус оказывается магом высокого класса, угощает пятерых фельдфебелей водой и срывает аплодисменты искусству эстрады.

В канцелярии роты висели большие афиши, нарисованные от руки. Они возвещали о предстоящем дивизионном празднике. Выступят двадцать актеров-любителей. Вот и доказали этим «шляпам» в Берлине, что в их фронтовых бригадах профессиональных актеров никто не нуждается. Имеются свои собственные резервы: танцоры и акробаты, силачи и гимнасты, исполнители женских ролей и пожиратели огня. Кроме того, афиша приглашала: «Всему личному составу дивизиона разрешается привести знакомых дам-парижанок для украшения праздника!»

Солдаты чистили свои куртки, смазывали ремни и сапоги жиром, разминали их, как делали это, когда были новобранцами. В большом зале для представлений воняло, как на фабрике гуталина, и эта вонь так хорошо вязалась с представлением о прусской армейской чистоте. Майор, командир дивизиона, ротмистр и другие офицеры сидели, развалившись в мягких креслах перед сценой. Плетеные стулья предоставили солдатам, напоминавшим стадо серых зайцев на задних лапках; они сидели, вытянувшись: прямая спина, руки на коленях, как во время богослужения. Среди них — соседи Станислауса по комнате. Роллинг с неподвижным лицом и багровым шрамом на лбу. На куртке красуется большая заплата. Кое-как залепленные дыры — следы отправки офицерского багажа. Крафтчек в съехавшем набок галстуке и при выглядывающей наружу золотой цепочке от пасторского амулета. Август Богдан с обильно напомаженными грязновато-светлыми волосами и рыжеватыми усиками. Вонниг, улыбающийся, как ребенок в ожидании рождественских подарков. Хорошо! Вилли Хартшлаг с отставленными локтями — сила так и прет из него — занял почти два стула и заслонил наполовину Вайсблата. Рядом с Вайсблатом сидел Станислаус, бледный и настороженный.

Приглашенный полковой оркестр исполнял кавалерийские марши. Некоторые солдаты, сидя на плетеных стульях, раскачивались в такт музыке, мечтая снова оседлать лошадей, чтобы поскакать наконец в далекую Россию, проявить свою смелость и геройство, растоптать все, что не уступит дорогу.

Речь дивизионного командира:

— Солдаты! — Перо на шляпке жены ротмистра, фрау Бетц, единственной женщины среди этого мужского стада, непрерывно вертелось вслед за головой своей хозяйки. — Отечество, возможно, в скором времени отзовет нас с этого места, где мы охраняем и сохраняем то, что завоевали немцы…

Вайсблат нагнулся к Станислаусу:

— Она придет. Ты увидишь ее. Наверное, еще красивей, чем была.

— То, что начинает осуществляться там, на Востоке, под покровительством мудрого провидения, — это не война, а установление равновесия в… э-э-э… европейском пространстве и спасение культуры… э-э-э… Запада… — От чувства глубокого уважения к самому себе майор даже пристукнул каблуками.

— Уж фельдфебели отобьют ее у тебя. Увидишь ты тогда свою Элен. Фельдфебели — они как гусеницы на розах, — шепнул Станислаус.

— Тссс! — цыкнул кто-то, и это был каптенармус Маршнер, получивший наконец чин унтер-офицера и сидевший теперь рядом с командирами подразделения.

— …Можно предположить, что вскоре наше место будет там. Там мы приумножим славу нашего знамени дивизиона и славу немецкого солдата… э-э-э!..

— Пусть прямехонько и отправляется туда, — пробурчал Роллинг, который, видимо, забыл, где он находится. Вонниг толкнул Роллинга в бок, Роллинг взглянул на него.

— Еще далеко до этого.

— Все к лучшему, — шепнул Вонниг.

— Итак, начнем наш праздник! — воскликнул командир дивизиона. — Может быть, это последний праздник на долгие времена. Ура!

— Ура! Ура! Ур-р-ра-а-а!

Офицеры поднялись и, выпятив грудь, стали выходить из зала.

— Ур-р-ра! — жена ротмистра-пивовара, фрау Бетц, тоже вытянула вперед руку. На руке болталась туго набитая сумочка. В сумочке лежали оккупационные деньги, их выпускала фабрика, изготовлявшая блокноты для официантов. — Ур-р-ра! — В этом безнравственном городе не найдешь местечка, куда можно запрятать сумку, чтобы спокойно веселиться на празднике. — Ур-ра!