Чудодей

Открыли дверцу маленького почтового автомобиля. Два человека из другой роты вытолкнули из машины связанного Али. Он улыбался и тяжело дышал. Люди повели его вниз, на дно ямы. Али узнал своих товарищей по роте и снова заулыбался. Ему развязали руки, и он усердно замахал ими, как птица крыльями после долгого пребывания взаперти; при этом он с благодарностью смотрел на солдат, освободивших его от веревок. Вахмистр Цаудерер приказал:

— Всем из комнаты восемнадцать выйти вперед!

С мрачными лицами солдаты выстроились в ряд. Каждый из них теперь уже знал, что должно произойти.

Али привязали к столбу, он поник головой. Этот парень, как ребенок, жил только настоящим моментом. Солдаты из комнаты № 18 царапали сапогами глину. По лицу Али текли крупные детские слезы. Потом послышались глубокие всхлипывания. Солдаты из комнаты № 18, словно по команде, еще глубже втянули головы в плечи. Казалось, они сами хотят зарыться в глину. Каптенармус Маршнер что-то шепнул лейтенанту Цертлингу.

Следовало бы подождать. Отсутствовал армейский священник. Он уехал в деревню. На поиски выслали гонцов. Они еще не вернулись.

И тут свершилось — раздался выстрел. Выстрелила винтовка Роллинга, и Роллинг упал плашмя, словно сраженный этим выстрелом. Станислаус бросился к нему.

— Унеси меня, живей! — прохрипел Роллинг.

Вонниг и Станислаус вынесли Роллинга из карьера.

Офицеры, жестикулируя, о чем-то заспорили между собой. Вызвали вахмистра Цаудерера. У края карьера стоял маленький зеленый автомобиль. Его дверцы были раскрыты. Роллинг, не открывая глаз, скомандовал:

— Поехали!

Шофер в самом деле поехал. Им вслед затрещали выстрелы.

— Они стреляют в нас, — сказал Станислаус.

— Пусть стреляют, — ответил Роллинг.

— Все к лучшему, — сказал Вонниг. — В конце концов нам пришлось бы стрелять в Али.

Но стреляли не по Роллингу, не по Станислаусу и Воннигу. Ротмистр Бетц, этот храбрый баварский пивовар, сам прыгнул в яму:

— Мерзавцы, прусские слюнтяи, вам надо подать пример! Добровольцы, вперед!

Каптенармус Маршнер и лейтенант Цертлинг прыгнули туда же. Цертлинг выхватил у дрожащего Вайсблата винтовку и щелкнул затвором. Ротмистр Бетц выхватил из кобуры пистолет.

— Стрелять! Испугались мародера и убийцы! Надо примерно наказать!

Раздались беспорядочные выстрелы, как на охоте. Пули вонзились в Али, и он задергался в своих путах.

— Мама, мама, я не хотел на войну! — закричал он. Вопль тигра, а потом изо рта Али хлынула кровь. Она потекла в глину.

Солдаты вылезли из ямы, как из ледника. Они не смели взглянуть друг на друга. Крафтчек прижал к груди свои амулет, бормоча молитвы. Вайсблат получил назад свою винтовку. Он плакал.

Священник опечалился. Может быть, он своими благословенными руками облегчил бы немного последние минуты Али, но теперь его помощь уже не нужна. Почему так поторопились с экзекуцией? Почему этого крестьянского парня, этого батрака казнили без духовного лица?

На все свои вопросы священник получил краткий ответ: следовало быть на месте. Разве он не прусский армейский священник? Быстрая экзекуция необходима, совершена была по форме, ибо допрос каптенармуса Маршнера показал, что расстрелянный не только грабил крестьян, угрожая им оружием, но в соседнем дворе застрелил также польскую девушку. Сперва изнасиловал на сеновале, а потом застрелил, вот оно что. Девушку нашли; все доказано. Одним негодяем меньше.

Священник успокоился. Его совесть пришла в равновесие, после того как с нее сняли такую тяжесть. Он имел наготове слова, освобождавшие его от дальнейших терзаний: «Кто прольет чужую кровь, заплатит за нее своею!» Так оно бывает, и не ему, маленькому, слабенькому слуге господню, в этом разбираться.

Вечером того же дня вернулся из лазарета Роллинг. Легкий обморок — ничего серьезного. За свою мягкотелость он получил три дня строгого ареста. «Каждый делает, что может!»

К вечеру Станислауса начала трепать лихорадка. Она крепко трясла его, у него поднялась температура, его поместили в лазарет, чтобы лечить от малярии.

Через три дня после расстрела Али солдаты комнаты № 18 снова тихо и боязливо заговорили. Они заверяли друг друга, что стреляли в воздух.

— Но Али мертв, — сказал Роллинг.

Он отошел в угол, уставился в стену, плечи его вздрагивали.

— Вокруг нас пустота! — бормотал Вайсблат.

12 Станислаус кочует с чужбины на чужбину, он вынужден радоваться ребенку своего фельдфебеля и чувствует, как перед ним раскрывается великая Пустота.

Батальон двинулся на запад. Станислауса оставили на старом месте. Лихорадка не проходила. Ему казалось, что он выпустил в Али горы боеприпасов. Исходившая из мрака таинственная сила гнала куда-то Станислауса. Он чувствовал за спиной дула винтовок. Сам стрелял. Али протягивал ему свой пустой котелок. В котелке лежали все пули, выпущенные Станислаусом в Али.