Чудодей

— Ничего особенного, ваше преподобие, — ответил Маршнер. Он пытался слюной приостановить кровь, которая текла из царапины и заливала ему лицо. — Безалаберное польское хозяйство. Искать яйки. С чердака свалился… — бормотал Маршнер. Он что-то лопотал, как ребенок, был бледен, но уже не дрожал. Священнику польстило, что его назвали «ваше преподобие». Повернувшись к Али, слуга церкви сказал:

— Вот этот мародерствовал. Доставьте его в роту. Рапорт я пришлю.

Станислаус ждал свадебного отпуска. Каждое утро он просыпался с надеждой, что сегодня его вызовут наконец в канцелярию. Наполняя котелок полкового писаря, Станислаус спросил о своем заявлении.

— Твое заявление об отпуске? — сказал писарь. — В моей папке найти его так же трудно, как в твоем супе мясо.

Станислаус выловил все кусочки мяса из ротного котла и переправил их в суп писаря.

— Твое заявление отыщется самое позднее послезавтра, — сказал писарь.

Али находился под стражей. Он был голоден. Гауптвахта помещалась в каком-то пригородном польском доме, стены были из глины, проемы окон заколочены досками. Али поскреб ногтями холодную стенку каморки. В руку посыпалась сухая глина. Он размочил ее во рту и пожевал. На короткое время его желудок успокоился. В жизни Али, включая детство, можно было насчитать немного дней, когда он чувствовал себя по-настоящему сытым. Даже родина Али, северная Фрисландия, не кормила его так, как ему требовалось. Али ничего не стоило разбить кулаком глинобитную стенку. Но он этого не делал. Его совесть чиста. Они, конечно, установят, что у него и в помыслах не было стрелять в крестьян, просто он хотел вытряхнуть из кобуры подсолнухи, чтобы положить туда кусок сала, только и всего. Они могут проверить и убедиться, что пистолет — Али сам его побаивался — лежит на стопке белья в его казарменной тумбочке. Однако священник прислал свой рапорт и в нем говорилось: «…отобрал сало… угрожал крестьянам оружием…»

Станислаус сидел в казарме и читал решение и приказ ротного командира по вопросу о свадьбе. В напряженное военное время не всегда возможно жениться у себя дома, на родине, хотя вступление в брак военных, находящихся в армии, весьма желательно, а посему мудрое военное командование постановило ввести для солдат некоторое облегчение касательно вступления в брак рядовых и ефрейторов. Короче говоря, Станислауса обвенчают в ротной канцелярии заочно.

Чувство разочарования настолько поглотило Станислауса, что он не заметил Маршнера, который открыл тумбочку Али, вытащил оттуда пистолет и спрятал его у себя.

Али снова привели на допрос. Он подтвердил свою невиновность. Ему не поверили, пытались сбить с толку перекрестным допросом и так долго терзали и мучили, пока этот огромный детина не расплакался, как ребенок.

— Ты спятил, что ли? Ростом в два метра, а размяк, точно баба!

Гневный окрик офицера юстиции хлестнул, как удар бича. Али подтянулся, побледнел и умолк. Слезы, казалось, замерзли на его щеках.

В армейском священнике дрогнула та частица его души, которую еще не проело насквозь пруссачество. Он попросил приостановить слушание дела. Он просил, кроме того, принести кобуру Али и просил также узнать у Али, где могло находиться его оружие, когда тот набивал кобуру семечками. Разумеется, он, священник, не может поклясться, что видел в руках у Али пистолет. Может быть, Али сунул его в кобуру, когда среди польских крестьян началась паника, а может быть, у него и вовсе не было пистолета и он хотел только припугнуть их.

Просьба священника была принята во внимание. Кобуру Али доставили в суд. В ней лежал пистолет. Да, дело обстояло именно так. Маршнер, получив от армейского священника, от его преподобия, приказ следить за Али, безопасности ради прежде всего разоружил его.

Али как-то не обратил внимания на все эти разговоры. Он сидел в своем карцере и курил сигары, которые ему сунул в коридоре Роллинг. Сигары раздразнили голодный желудок Али. Он чувствовал себя таким несчастным, что готов был умереть тут же на месте. Если когда-нибудь ему станет лучше, он в жизни не притронется к куреву. Бедный, простодушный Али!

11 Станислауса венчает убийца; Станислаус празднует свою свадьбу весьма необычным образом в глинистом карьере.

Наступил день свадьбы Станислауса. Он стоял в мундире, стальной шлем был туго затянут под подбородком, поясной ремень и сапоги начищены до блеска, руки вытянуты по швам. Его знобило, но он себе в этом не признавался. Да и что могло бы его согреть? Уж не швы ли форменных брюк, сшитых в Германии разнесчастной вдовой-надомницей?

Станислаусу разъяснили, какая ему оказана честь: его будет венчать офицер юстиции батальона. Офицер прибыл в роту по делам и не погнушался самолично провести первое заочное обручение.