Чудодей

Но Маршнер не упускал случая во время попоек поговорить о том, что вот, мол, некоторые персоны, лезущие в деревенские маршалы, предоставляют делать детей за них другим, более здоровым и плодовитым крестьянам. Дин узнал об этом и во время тактических занятий и атак на форты-сараи и крепости-скирды яростно гонял новоиспеченного штурмовика Маршнера. Тогда Маршнер во время очередной попойки в деревенском трактире подговорил ночного сторожа вымазать почетный кинжал Дина горчицей. За это ночной сторож смог бесплатно привести свою тощую коровенку на случку к чистопородному племенному быку Маршнера.

Так соперничали деревенские воротилы — то один одолевал, то другой, — пока Маршнера не осенила самая замечательная в его жизни мысль: он подал заявление о добровольном вступлении в ряды защитников отечества. Вот уж Дин удивится и схватится за свой кинжал, когда Маршнер заявится в деревню лейтенантом, а то, чего доброго, и капитаном! Но тогда уже никто не будет принимать всерьез жалкого деревенского начальника Дина.

Мать Али Иогансона была батрачка — высокая и неуклюжая девка. У нее были мужские руки, рябое лицо и голубые детские глаза, полные печали и жажды любви. Но кто в угрюмой фрисландской деревне мог полюбить батрачку Фрауке? Никому из местных парней не нравилась рябая великанша. Все они боялись заразиться оспой, изуродовавшей ее лицо.

Однажды в деревню пришли цыгане. Бойкий молодой цыган охотно взял у Фрауке несколько серебряных монет и кусок окорока, а ночью на сеновале взял и ее любовь. Цыгане легки на подъем, непоседливы, словно ветер. Уже на следующий день парень распрощался, сытый любовью и обильно снабженный в дорогу. А батрачка Фрауке осталась, и все в деревне, потешаясь над Фрауке, нетерпеливо ожидали появления на свет цыганского младенца.

Ребенок родился белобрысым, голубоглазым и таким же крепким, как мать. На первых порах не было никаких поводов для шуток. Но после родов Фрауке стала настоящей медведицей. Стоило нанимавшему ее крестьянину пренебрежительно отозваться о мальчике, как она бросалась на обидчика и немедленно уходила с его двора. Так она по нескольку раз в год меняла хозяев и таскала сына, как самое драгоценное сокровище, в своем сундучке, поверх всех пожитков. Вскоре крестьяне привыкли к этому «приданому», так как Фрауке, если ее оставляли в покое, работала за двоих.

Мальчика назвали по отцу — Али, вырос он на полях. Его убежищем были стога и густые кустарники. Десятилетний Али таскал бревна и строил, играя, рубленые домики. Глядя на него, хозяева ждали, когда подрастет молодой батрак-силач. С десяти лет Али стали давать работу. Правда, мать оберегала его и лапами медведицы отстраняла слишком тяжелые поручения, но и ей были по душе те несколько грошей, которые в конце месяца она получала за работу Али и прятала в своем сундучке.

В школу Али ходил только зимой. Учитель встречал его неласково и называл прирожденным бездельником. Несколько раз Али, разозленный насмешками, подзадориваемый озорными и жаждущими развлечений крестьянскими ребятами, швырял за окно «парту штрафников», за которой вынужден был восседать. А если он не успевал во время урока переписать задание, то снимал классную доску и уносил ее на спине домой.

Молодого батрака Али крестьянские парни постоянно зазывали на вечеринки и попойки в трактире. Ему давали кусок колбасы или ломоть окорока, и за это он поднимал огромные бочки, выжимая их до самого потолка. Взвалив на себя шесть, а то и восемь человек, он расхаживал по трактиру или вносил на руках хозяйского бычка и ставил его на стол.

Пришло время, когда в Германии забота о чистоте породы стала своеобразной религией скотов. Деревни Фрисландии превратились в питомники, поставлявшие человечьих производителей чистой расы. Вербовщики, набиравшие белокурых верзил для личной охраны куцеусого диктатора, пришли и к матери Али.

— Ведь правду же говорят, что отцом твоего сына был фрисландский рыбак, утонувший в путину?

Фрауке поглядела на этих людей своими честными глазами и возразила:

— Нет, он не был рыбаком.

Тогда ей сунули денег и спросили:

— А ты хорошо помнишь?

— Я очень хорошо помню, — сказала Фрауке и спрятала деньги в карман юбки. — Он был цыган и хороший человек, он не побрезговал мною. — Она сказала это с гордостью, отвернулась и занялась своей работой.

— Тогда отдавай деньги и знай, что тебя нужно арестовать за то, что ты блудила с цыганом и, значит, почти что с евреем.

Фрауке подняла перепачканные в земле ручищи. Вербовщики отступили.

— Говорю вам, он был хороший человек. Он дал мне ребенка, вот и все, — крикнула Фрауке вдогонку вербовщикам.

Прошло еще некоторое время, и сын крестьянина, у которого работал Али, должен был идти в солдаты. А он лишь недавно женился и очень не хотел быть убитым. Он вступил в переговоры с местным руководителем партии, заботившимся о чистоте арийской расы.

— Из меня будет только один солдат. А этот парень стоит трех-четырех бойцов.

Так Али попал в казарму.