Чудодей

Может, в мозговых извилинах Густава осело слишком много муки? Чем это Станислаус оскорбил фюрера? Это могло быть опасно, насколько он знал. Известия об арестах хулителей Гитлера проникли в его сады духа и науки. К кайзеру Вильгельму Станислаус не питал ни любви, ни ненависти и оскорблений ему не наносил. Кайзер строго смотрел на него с его детской чашки «Сын Бюднера, ты ешь похлебку из ржаной муки, чтобы стать исправным солдатом?». Станислаусу никогда даже в голову не приходило оскорблять Эберта, или Гинденбурга, или кого-то из президентов. Какое ему до них дело? Они существовали в газетах, а он — в своей запутанной жизни. Так зачем ему теперь оскорблять Гитлера, фюрера, канцлера и все такое прочее? Ведь и этого человека он знал только по портретам. На них фюрер по большей части стоял с поднятой рукой, вроде дорожного указателя со стрелкой. И всегда казалось, что фуражка велика этому Гитлеру. Станислаус немного даже жалел его. Может, этот Гитлер скромный человек и после собраний последним берет фуражку — уж какая останется. Он выглядел как маленький мальчик в отцовской фуражке, играющий в войну. Нет, в этом вопросе у Густава с мозгами явно не все в порядке!

С громким кашлем вошла хозяйка:

— Кхе, кхе, чтоб все было чисто! Хозяин велел сказать, кхе, кхе! Пришел главный начальник финансовой части. Они завтракают. Может быть, высокий гость захочет осмотреть пекарню. Кхе, кхе!

Высокий гость явился, когда хлеб уже посадили в печь. Он был в высоких сапогах и ноги поднимал как-то чуть помедлив, словно петух в чужом саду. Кобура его сверкала. Глаза на бледном лице глядели строго. Никто бы и не удивился, если бы этот господин вдруг выхватил пистолет и проделал бы две-три дырки в мешках с мукой, дабы убедиться в качестве муки для солдатского хлеба. Высокий гость кивнул равно Густаву и Станислаусу. Подойдя к одной из квашней, он указал на кучу муки и произнес:

— Мука!

Хозяин подтвердил это, и глаза его посверкивали, как огоньки на ветру. Он стоял, склонив голову, позади высокого гостя, как бы заранее готовый ко всем необходимым поклонам.

Высокий гость велел открыть одну квашню, глянул на подошедшее тесто и сказал:

— Тесто!

И это было верно.

Он подошел к старшему подмастерью. Его белый указательный палец ткнулся в Густава как в неодушевленный предмет:

— Подмастерье.

Густав отшатнулся. Теперь высокопоставленный палец указывал на два мешка.

— Отруби, — сказал Густав.

Казалось, они услышали беззвучный вскрик мастера, но начальник финансовой части энергичным жестом указал на Станислауса:

— Убеждения?

Ответил ему хозяин:

— Оба за работу, хлеб и мир, господин начальник.

Начальник опять подошел к Густаву. Хозяин задрожал.

— Отставной?

— Ландштурм, — сказал Густав и уже почти на нос надвинул свою шляпу. Хозяин и высокий гость остались довольны.

Перед уходом начальник постучал пальцем по стенке печи:

— Печь!

Он был рад и горд, что узнал все предметы в пекарне.

Спустя два дня пришло официальное распоряжение начальника финансовой части: ежедневно выпекать солдатского хлеба еще на триста ковриг больше.

Хозяин привел с черного хода еще одного подмастерья и сказал Густаву:

— Человек без документов. Ничего не поделаешь, заказ.

Новый подмастерье уселся на мешок с отрубями, снял шляпу и бросил ее на бочку. Голова его была обрита наголо. Один глаз неподвижно смотрел вдаль. Он втянул носом воздух, вздрогнул и проговорил:

— Поганцы, протокольные души!

Людвиг Хольвинд, новый подмастерье, развлек всю пекарню. Выяснилось, что у него есть все мыслимые документы, просто у него на эти бумажки совсем особый взгляд, и он носит их на груди зашитыми в мешочек только на случай своей смерти. На его могильном камне не должно стоять вымышленное имя, но живым он хочет что-то значить без всяких документов. Баста и аминь!

— Да кто ж тебе камень-то на могилу поставит, бедолага? — спросил Густав, опять скрывшийся под полями шляпы.

Стеклянный глаз Людвига сверкал пока еще дружелюбно, тогда как второй глаз был уже злющий. Он смотрел на Густава разными глазами.

— Когда я умру, у меня на могиле камень будет побольше, чем у тебя.

Густав, этот шишковатый белый гриб, буркнул:

— С твоей бы силой воображения да мельницы вертеть!

Людвиг c грозным видом подступил к Густаву. Безусловно, глаз он потерял не от девичьих поцелуев. Станислаус схватился за противень:

— Ты здесь еще без году неделя!

Тут Людвиг опомнился, его занесенная для удара рука опустилась на стопку противней. А Густав сдвинул шляпу со лба и первый раз посмотрел в лицо Станислауса. Станислаус смотрел в его маленькие, добрые, отеческие глаза.

36 Станислаус оплачивает свадьбу человека, который писает на памятники, ближе узнает Густава и постигает высокое искусство карточной игры.