Чудодей

Станислаус все еще часто вспоминал Миа. Он совсем завспоминал ее. Сидя в своей комнате, он в мечтах улетал над городскими крышами, над остриями башен в луга… Это было на козьем выпасе, у края дороги. Любовь была так сладостна. Его пробирала дрожь.

В его узелке было двадцать пять марок, и он опять купил себе книгу. Она должна была просветить его насчет возникновения Земли и жизни на Земле. Он знал о происхождении Земли только то, что сообщал на уроках Закона Божия учитель Гербер: Бог создал Землю за шесть дней, с травой, деревьями, и населил ее людьми и животными. Мужчину создал из глины, а женщину из его, мужского, ребра. И настал седьмой день. Господь отдыхал и праздновал — мир был готов!

Господь, мирозиждитель, все больше и больше скрывался в облаках. Хозяин вихрей и шаровых молний не обращал особого внимания на этого чувствительного подручного пекаря по имени Станислаус, который бегал за легкомысленными бабенками и упускал любую возможность стать святым.

С другой стороны, и Станислаус не ждал особых даров от Всевышнего. Он только хотел встретить человека, с которым можно было бы поговорить о том, что творится вокруг него, о том, как мучают его разные мысли, но зачастую они же и дают ему счастье. Это крохотное желание изготовителя булочек не стоило бы и упоминания, оно, вероятно, и не доходило до Всевышнего, распыляясь уже в нижних регионах неба, в отделе дождевых облаков. Как может овца понять овчара? Овца ведь идет впереди, а овчар сзади. Овца видит яркую зелень овсяного поля рядом с унылой землей пастбища. В овсе можно наесться до отвала и быть счастливой. Овчар видит много дальше, он видит опухшую от этого сытого счастья овцу и спускает на нее своих собак.

Станислаус и Господь Бог все еще редко беседовали друг с другом.

А теперь у Станислауса была книга о происхождении жизни. Она стоила тринадцать марок и была полна сокровищами знаний, как цеховая касса деньгами. Станислаус четыре ночи не отрывался от нее. В пекарне он зевал. Когда же он месил тесто для булочек, глаза у него слипались и ноги подгибались от усталости.

Вот это да! Ничего себе управляющий! Ученики смеялись. Оказывается, не только лошади спят стоя.

Станислаус заснул в субботу под вечер и проснулся только вечером в воскресенье. Проснулся голодный, но воодушевленный наукой. Жизнь уже не была для него вся напичкана вопросительными знаками. Казалось, на все вопросы есть ответы, и все тайны перед ним как на ладони: человек был предан проклятию и просто обречен стать тем духовным существом, которое покорит Землю и будет властвовать на ней. Этого же хотел и Станислаус. Автор книги, некий профессор Обенхин, подтвердил то, о чем Станислаус только догадывался.

Настали ночи, когда он, покинув свою комнатушку, шел гулять по аллеям и уходил из города. Он здоровался с ветром и называл его благословенным потоком воздуха. Он кивал деревьям, говоря:

— Это человек сделал вас такими, как вы есть, пожалуйста, не забывайте об этом!

Деревья кивали ему в ответ, и он чувствовал, что они его поняли. Он поднимал глаза к звездам и кричал:

— Прячьтесь сколько вам вздумается, все равно я вас знаю!

И некоторые звезды подмигивали ему из дальней дали, и снова он чувствовал, что его поняли.

Вновь он вечера напролет не отрывался от толстой книги. У него горели уши, он забывал об ужине на хозяйской кухне, но о расчете с ребятишками, с маленькими быстроногими разносчиками соленых палочек, не забывал никогда. Он совал им их жалкие премии, не думая о том, чтобы стать дельным, расчетливым управляющим. Хозяин от этого не обеднеет, а детям будет какая-никакая радость. У него для всех них находилось доброе слово:

— Смотрите на звезды, маленькие продавцы палочек, смотрите на звезды, пока не ляжете спать.

Они обещали смотреть на звезды, прижимая к тощему телу под изношенной рубахой свои премиальные булочки.

Кабинетом нашему ученому служила маленькая комнатушка — два шага в ширину и добрых три шага в длину, — и там он стремился к постижению всех тайн мирового пространства. Он опускал черпак в густой суп человеческого знания, отпивал из этого черпака, делал очень большие глотки и с трудом переваривал эту пищу. Он проникал в законы прототуманности и сравнивал ее с мучной пылью, которая стоит в пекарне, когда там выбивают мешки, и серо-белым слоем оседает на все предметы. До чего же великолепно было с такими знаниями расхаживать по городу и все кругом, и прежде всего людей, рассматривать с новой, неизвестной стороны. Он купался в волнах возвышенной радости, но эти радостные волны много раз выбрасывали его на берег, где он чувствовал себя одиноким, и ужас сотрясал его. Ему все еще не с кем было поговорить о своих великих потрясениях…

Ученики, эти бедные духи пекарни, верили, что ходят и стоят на твердой земле. Он сидел на деревянной стремянке возле печи и обсыпанными мукой руками показывал, как движутся звезды, заставляя кружиться все, что есть на Земле. Он похлопал рукой по лубяному ведру и сказал:

— Чего бы вы ни коснулись на этой Земле, во всем есть вода.