Пока же я в дневное время изучала Коран, а вечером отправлялась в гости. Королевские друзья Лалы не могли насытиться мною. Все, что от меня требовалось, — это рассказывать про себя. Арабы любят хорошую историю, да еще в искусном исполнении (а кто нет?), и им неважно, если они ее уже слышали. Для принцесс я была развлечением, притом полезным и вдохновляющим, ведь в жизни, насколько мне известно, выпадают жребии и похуже. Принцессы хотели знать мое мнение обо всем на свете и даже спрашивали моего совета по поводу личных своих дел. Я с готовностью советовала, цитируя для подкрепления своего мнения Коран, главу за главой. Буквально за несколько дней я вошла в свою роль, обретя заодно авторитет спокойной и чуть высокомерной особы, что вроде бы меня устраивало. Порой я даже получала от этого удовольствие. Но я не переоценивала свою неожиданную популярность. Я никогда не забывала, кем я была на самом деле — сионистской шпионкой, мошенницей, совершившей гнусное преступление. Я боялась совершить ошибку, засветиться. Беспокойство не отпускало меня. В снах я все падала с вертолета или одиноко брела по пустыне, мучимая зноем и жаждой. Или, лежа навзничь на горячем песке, глядела невидящими глазами в небеса, пока оттуда не спускалась темная тень, закрывающая солнце.
Иногда было очень трудно сохранять самообладание. Раз мне, сидящей за званым ужином по правую руку от хозяйки, слуга поднес жаркое из барашка на ложе из белого риса. Блюдо было увенчано головой, запеченной целиком, с петрушкой во рту и глазами в глазных впадинах.
Конечно, я знала, чего от меня ждали. Среди арабов глаза барашка считаются самым большим деликатесом, и первый глаз по традиции предлагают почетному гостю. Такой чести меня еще не удостаивали. Отказаться означало нанести оскорбление. Глаза барашка невидяще смотрели на меня.
Через два дня после этого состоялась церемония моего второго бракосочетания с Али. Я не знала, как этого избежать, никого не оскорбив, точно так же, как с тем съеденным глазом, и в ожидании намеченного события изображала энтузиазм. До самой торжественной церемонии, когда мы с Али обменялись традиционными приветствиями, я его не видела.
Церемония называется
Мне удалось до окончания дня ни разу не остаться с Али наедине. Я гадала, будет ли он настаивать на своих супружеских правах. По тому, как он смотрел на меня во время церемонии, я не могла сказать, что нет. Поздно вечером я ускользнула в свою спальню и закрылась на задвижку. Вскоре после этого я услышала приближающиеся к моей двери шаги Али. Ручка повернулась, но задвижка держала крепко. Он не постучал. Затем я услышала, как его шаги быстро удаляются — звучали они сердито.
Следующее утро я провела как обычно — вместе со свекровью изучала Коран. Во время полдневной сиесты она пошла отдохнуть, а я устроилась с Кораном на балконе. Я так погрузилась в чтение, что не сразу осознала, что кто-то наблюдает за мной. Я отложила книгу и увидела Али — он стоял, прислонившись к дверному косяку, и губы его кривила усмешка.
— Теперь, когда мы одни, можешь умерить свое религиозное рвение, — сказал он.
— Не понимаю, о чем ты, — сказала я.
— Не надо передо мной притворяться. По мне, нет ничего хуже, чем дутая набожность.
— Она вовсе не дутая, — сказала я, подумав, что есть много вещей, которые гораздо хуже, такие, например, как выбрасывание из вертолета собственной жены. — Тебе здесь что-нибудь нужно, Али? — нетерпеливо спросила я, желая, чтобы он ушел.