Чудесная жизнь Іосифа Бальзамо, графа Каліостро

— А все-таки, что-то измнилось, и я даже скажу, съ какихъ поръ.

— Съ какихъ же?

— Незадолго до нашего отъзда изъ Лондона.

Графъ поблднлъ и закрылъ окно, по ошибк закрылъ и ставни. Утро исчезло.

— Что ты хочешь сказать, Лоренца?

— Зачмъ ты закрылъ окно?

— Холодно.

— Въ теб что-то исчезло.

— Лоренца!

— Что-то исчезло…

— Но что?

— Я сама не знаю.

— Не надо никогда этого говорить!

— Хорошо, я не буду, но это такъ.

— Это не такъ, глупая курица!

Каліостро началъ одваться, потомъ дйствительно поплелись больные, калки п т. п., и онъ позабылъ объ этомъ разговор и лишь гораздо поздне, въ римской тюрьм, вспомнилъ о вызвавшихъ его досаду словахъ единственнаго и глупаго своего друга, Лоренцы.

7

Франческо ди С. Мауриціо, въ самомъ дл отправившись раньше въ Римъ, снялъ тамъ на испанской площади помщеніе для Каліостро и убралъ его по своему усмотрнію. Особенно поражала своимъ устройствомъ пріемная зала: огромная комната была вымощена зеленымъ мраморомъ, по стнамъ висли чучела обезьянъ, рыбъ, крокодиловъ, по карнизу вились греческія, еврейскія и арабскія изреченія, стулья стояли полукругомъ, въ центр треножникъ для графа, а посредин зала стоялъ большой бюстъ Каліостро, сдланный съ оригинала Гудона.

Тайныя занавски, потайные входы, скрытыя лстницы въ изобиліи разнообразили помщеніе. Графъ остался не очень доволенъ, но ничего не сказалъ, тмъ боле, что Франческо уврялъ, что подобнымъ образомъ обставленная комната производить непобдимое впечатлніе на римскую публику, вкусы которой онъ будто бы отлично знаетъ. Лоренца просто боялась входить въ эту залу, особенно когда Каліостро возсдалъ на треножник и давалъ отвты собравшимся.

Но все въ Рим измнилось за эти пятнадцать лть; почти никого изъ прежнихъ друзей и знакомыхъ не было, и общество собиралось смшанное, легкомысленное и непостоянное, пожалуй, еще боле жадное до диковинныхъ зрдищъ и опытовъ, нежели парижская публика, такъ что С. Мауривіо былъ отчасти правъ, устраивая для него такую балаганную обстановку. Каліостро не удалось въ Рим устроить собственную ложу, а отъ сущеотвующихъ онъ сторонился, такъ что даже почти не былъ ни на одномъ изъ братскихъ собраній. Можно было подумать, что онъ слдуетъ первому совту Франческо помириться съ Апостольскою Церковью, но сдержанность графа объяснялась другими причинами. Не закрывая уже глазъ на то, что силы его слабютъ, знаніе и вліяніе утрачиваются, опыты часто не удаются, онъ предпочиталъ длать сеансы у себя, гд система портьеръ, зеркалъ, выдуманная С. Мауриціо, много помогала въ томъ случа, когда приходилось прибгать къ механической помощи, а странныя чучела и тексты отвлекали вниманіе.

Лоренца, единственный другъ, была какъ-то въ сторон, проводя большую часть времени въ прогулкахъ по разнымъ частямъ Рима не только тамъ, гд она выросла и гд встрчалась съ графомъ, но и тамъ, гд она никогда раныие не бывала. Словно она хотла насмотрться досыта ненаглядной и торжественной красотою унылаго и прекраснаго города.

Графин шелъ тридцать-седьмой годъ, она пополнла, и хромота ея стала мене замтна, а свжее, безъ единой морщинки, лицо дйствительно заставляло подозрвать, что Каліостро знаетъ секретъ молодости.

Лоренца зашла какъ-то въ церковь; это была маленькая приходская церковь, день былъ будній, и молодой священникъ съ мальчикомъ служили тихую обднюдля трехъ-четырехъ человкъ. Графиня удивилась, она, кажется, со дня своей свадьбы не была въ церкви. Она не растрогалась, — ей стало жаль себя и на кого-то обидно. Она опять вспомнила про Франческо.

Время шло, приближалось Рождество Христово. Однажды на праздникахъ Лоренца, сидя у окна, вдругъ услыхала дудки и волынку, то пифферари шли съ вертепомъ ноздравлять христіанъ съ праздникомъ. Лоренца упросила графа позволить пригласить къ нимъ пифферари, сама втромъ сбжала съ лстницы. Дулъ холодный віітеръ, и, казалось, скоро пойдетъ снгъ. Такая тишина на площади, мальчики везутъ свой картонный пестрый вертепъ.

Лоренца, накинувъ шубку на одно плечо, крикнула весело, какъ двочка:

— Мальчики, зайдите къ намъ!

Маленькій сдлалъ-было шагъ къ синьор, но старшій взялъ его за руку и, посмотрвъ на домъ и Лоренцу, отвтилъ, не снимая шапки:

— Намъ некогда!

— Почему некогда? Пойдите, поиграйте. Вонъ, какая у тебя славная волынка.

Мальчикъ нахмурился.

— Мы къ еретикамъ и жидамъ не ходимъ. Вы проклятые. Для васъ Христосъ не родился.

Графиня осталась стоять на порог, шубка на одно плечо, рукой опершись о косякъ, улыбаясь, будто замерзла. Потомъ тихо побрела по лстниц, когда ужъ маленькіе пифферари съ своимъ вертепомъ скрылись изъ виду. Придя домой, Лоренда бросилась на кровать и громко зарыдала. Каліостро, даже позабывшій про пифферари, спрашивалъ жену съ тревогою:

— Но что съ тобою, Лоренда? Курочка, что съ тобою?

— Мы проклятые, для насъ Христосъ не родился, и даже дти, уличные мальчишки, гнушаются нами.

Каліостро, помолчавъ, сказалъ ласково:

— Вдь ты знаешь, что это вздоръ. Охота врить и придавать значеніе словамъ дтей.