Чудеса в решете

Девушки ушли. Женщина туманным взглядом посмотрела на Антона и произнесла немного охрипшим голосом.

— Странный ты сквайр, сэр Молот. Но когда смотрю на тебя, сердце колотится сильнее. Уходи… Не тревожь его. Она вскочила и выбежала, но вскоре вернулась с шкатулкой из бересты. Протянула Антону. — Там десять мешков — произнесла она, не глядя на него.

Вечером, сидя в кресле некроманта и вытянув ноги у очага, Антон вспоминал Боудику и вполуха слушал поучения Флапия. Старый слуга не мог успокоиться и, разделывая зайца, бурчал:

— Вам нужно уметь не только правильно убивать живность на охоте, но и правильно разделывать ее…

— И это тоже я должен делать? — с тоской в голосе спросил Антон. Он как-то не горел желанием сдирать шкуры с бедных зверюшек.

— Ну, а кто? — надрезая острым ножом шкурку на лапах, в ответ спросил Флапий. — Вы или ваш оруженосец…

— Так я отдам эту честь оруженосцу, — обрадовался Антон. — Тебя возьму к барону… или нет, лучше Ермидана. Он моложе и смышленее.

— Вы, милорд, все легких путей ищите. Все стараетесь схитрить. — Флапий стал подрезать шкурку и тянуть с тушки зайца. А как же воля и сила характера, они, милорд, в трудностях закаляются. А ежели все легко дается, то как вы закалитесь? Никак.

— Флапий, да я у себя дома даже курицы не зарезал, ни одно животное не убил и на охоте ни разу не был. Да и нельзя у нас медведей убивать…

Старик замер с занесенным ножом и затем медленно опустил его. Жалеючи посмотрел на Антона, как смотрят на калеку, и покачал головой.

— Вот оно воспитание греков. Их ученость только во вред человеку, — сокрушаясь, проговорил он. — Вот возьмите нашего Аристофана. С виду человек как человек, и выпить гаразд. Компанию поддержит. А как выпьет, так из него ученость так и прет. И все одна глупость ученая. Говорит, что мир, где мы живем, это круглая планета, а того не понимает, что мы, простые люди, видим больше, чем говорим. Вот ежели, к примеру, земля была бы круглой, мы это видели бы, и когда сверху шара дошли до его низу, то ходили бы вниз головой и упали бы. А мы не падаем и вниз головой не ходим. И знаете, что он на это отвечает? — спросил Флапий.

— Что?

— Что есть сила притяжения, которая притягивает всех к земле. Ну не смешно ли?

— А что смешного?

— А то, милорд, что птицы вон летают и на землю не падают. Это ж всем известно. Так что, милорд, от учености одно горе. Вот и вы ни к чему не приспособлены… А все греки, забери их преисподняя…

Флапий стал остервенело рубить тушку зайца на части и, приговаривая, продолжил нравоучения:

— Бросили бы вы читать свои книжки, милорд, и прочитали бы кодекс рыцаря. Оно для вас самое то. Других книг благородному человеку читать не нужно… Были бы вы поумнее, так и не стали бы отказываться от озарения. В почете были бы и при власти, как ваш батюшка. Но тот умишком тронулся к старости, а вы… — Он замолчал и, сердито сопя, стал бросать мясо в котел. Антон не знал, что ответить старому ворчуну. Сказать ему, что он несет несусветную чушь, так, споря с глупцом, ему уподобишься. Промолчать — тоже не выход. Флапий позволил себе его оскорбить. В то же время ему было жалко простодушного старика.

— Флапий, ты понимаешь, что сейчас меня оскорбил? — спросил тихим голосом Антон.

— Я?! Когда? И в мыслях не было, милорд!

Антон задумался. Помолчал и предложил.

— Давай сделаем так, Флапий. Ты не будешь судить обо мне и моих способностях… иначе за твой язык я вынужден буду тебя наказать, а мне Франси жалко. Как она будет с тобой общаться, если я его отрежу?

Старик побледнел, и взгляд его заметался.

— Молчи, Флапий, — оборвал его не начавшуюся речь Антон. — Молчи. Ты уже наговорил себе на смертную казнь.

Антон все больше вживался в роль всемогущего феодала. Его права были неограниченны, а обязанностей всего две: защищать свой феод и барону по весне привозить выход, двадцать империалов серебром или золотом. Безграничная власть могла его испортить, и он боялся поддаться гневу. Но и сдерживать себя становилось все труднее и труднее.

Старый, недалекий Флапий говорил не со зла. А так, как видел мир и видел его, Антона. Мерил мерилом местного рыцарства и был твердо уверен, что это и есть должный порядок. Один властвует, другой служит… И по праву учителя делал внушение своему господину, как ученику. Только не сдерживался и, считая себя вполне умным, нес несусветную околесицу, перемешивая ее с правилами рыцарства.

Старик замолчал и весь вечер ходил надутый, как китайский мандарин.

Антон тоже не лез с разговорами. Умылся в ручье, что тек рядом с пещерой, помыл ноги и завалился спать, завернувшись в медвежью шкуру.

Ночью его кто-то обнял и прижался телом. Антон проснулся и, думая, что это старый слуга улегся рядом, спросонья чуть не закричал:

«Флапий! Ты в своем уме?!» — но слова застряли, не прозвучав. На его рот легла легкая ладошка. Ему в глаза смотрели сияющие смехом глаза Боудики. Ее голая грудь упиралась в его грудь, а руки по-хозяйски тискали мужское достоинство.

Антон вытаращился и глупо спросил:

— Ты что тут… Ох… Делаешь?.. Ох.