На первый взгляд всё выглядело так, что я действительно рыбкой кинулась на рельсы — боком, словно специально на камеру. Раз пять прокрутив момент падения, лейтенант согласился, что при более внимательном рассмотрении видно, что я не прыгнула, а сначала как-то странно дёрнулась — и потом уже упала.
Сама. Никакие предметы от меня не отскакивали, никто не целился из травматического пистолета, люди просто спешили по своим делам.
— Наверное, я и правда перегрелась, — признала нехотя. — Может, сознание потеряла. Дёрнулась, потому что приглючилось…
— Не переживайте, главное, всё обошлось, — утешил меня лейтенант. — Берегите себя, погода вон какая тяжёлая!
Какую-то бумагу он всё-таки составил, взял объяснительную. Заверил, что проблем, скорее всего, не возникнет, но в случае чего могут вызвать для дачи разъяснений или ещё по какой-то надобности. На том мы и расстались, причём лейтенант гостеприимно проводил до служебного туалета, чтобы могла отмыть руки и лицо.
Ох, лучше бы я не видела своего отражения! Чёлка торчком, низкий хвост — дыбом, как будто меня ещё и током дёрнуло. Несколько пятен на щеках — отпечатки грязных пальцев, на лбу здоровенный кровоподтёк, и странно вообще, что обошлось без сотрясения. Интересно, это можно считать официальным заключением о том, что мозга у пострадавшей нет?
Пока отмывала маслянистую упрямую грязь и причёсывалась, пытаясь не задеть огромную шишку, раздумывала над самым важным вопросом: как добираться домой? На такси дорого, на метро — страшно, и всё это одинаково долго. В итоге бережливость вступила в сговор с упрямством: со страхами надо бороться, а мне как-то надо перемещаться по городу, и лучше пересилить себя по горячим следам.
В метро я спускалась с внутренней дрожью и не то что к краю платформы не подошла — остановилась от неё в нескольких метрах, прижавшись спиной к стене, чтобы точно никто не подкрался. Когда подъезжал поезд, грохоча и скрежеща тормозами, — затрясло, а в ушах молоточками застучал пульс. Но вот состав остановился, глубокая бетонная канава с серебряными лентами рельсов скрылась, отгороженная вагоном, и стало полегче. Я смогла отклеиться от стены и пройти через двери вместе с остальными пассажирами. В вагоне, под ярким светом диодных ламп, среди пёстрой рекламы и под привычный голос, объявляющий, что «двери закрываются! Следующая станция — Охотный ряд», стало легче.
Попутчики ожидаемо подозревали чумазую избитую девицу в нехорошем: старательно держались подальше, напряжённо принюхиваясь. Две женщины преклонных лет глазели с откровенным осуждением и обсуждали между собой, но им хватило такта не делать этого демонстративно, в голос.
Притулившись у поручня при входе, всё равно на следующей станции на пересадку, я попыталась обдумать происшествие. Страшно ныли плечо и — неожиданно — колено. А я и не заметила, что стукнулась ещё и ногой. Но ладно, это мелочи, главное, всё на своих местах!
Интересно, сколько я буду видеть и слышать во сне несущийся в лицо поезд?..
Несмотря на неприятные ощущения и яркие впечатления, всё это продолжало казаться слишком реалистичным ночным кошмаром. Оно как будто не происходило на самом деле или произошло не со мной, или всё это какой-то глупый розыгрыш. Особенно выбивало из равновесия не падение и отпечатавшийся на сетчатке слепящий свет с перепуганным белым лицом над ним, а предположение, что у меня галлюцинации. Да я сроду никогда сознание не теряла! А уж так, чтобы что-то привиделось…
Ладно, допустим, страшная чёрная тень под платформой с длинными руками точно почудилась, тут вариантов нет. Ослепило фарами, потом перед глазами плавали засвеченные пятна, да и стресс сказался — не такое увидишь. Но синяк на плече? Возможно ли, чтобы после сильного перенапряжения мышц возник кровоподтёк? Надо было у врача скорой спросить, жаль, не подумала.
К концу поездки я сумела убедить себя, что, несмотря на реалистичность воспоминаний, никто меня под поезд не толкал, и сделать из этой истории вывод: пока кукуха не улетела совсем, надо прекратить смотреть ужастики, меньше играть в стрелялки и больше отдыхать на свежем воздухе.
Домой доползла полудохлой, успев трижды проклясть собственную жадность. Окончательно схлынул адреналин, ушибы заявили о себе в голос. Болели не только они, ныло всё тело, как будто увернуться от поезда не удалось. Я плюхнулась на банкетку в коридоре, чтобы разуться, — не уверена, что смогла бы без последствий наклониться. Выдохнула. Подняла на руки пришедшего встречать Ваську, ленивого серого кота «дворянской» породы — единственного мужчину в нашем с сестрой доме. Кот заинтересованно обнюхал лицо, чихнул на лоб, несколько раз лизнул своей шершавой тёркой нос и щёку и был с богом отпущен: нечего всякую гадость вылизывать.