Чудеса под снегом. Рассказы о любви и волшебстве в большом городе

Утром снег стал суше, хлопья мельче, а мороз приблизился к минус пяти. В институте Рина встряхнулась, как воробей, искупавшийся в пыли, и побежала на первую лекцию. Вот уж где все было привычно и тошно до оскомины. Ее место благополучно пустовало – никто не хотел за первую парту, а она, наоборот, не желала садиться рядом ни с кем из однокурсников. Зачем ей? Нюхать запах табака и дешевых лосьонов после бритья? Слушать сбивчивые рассказы о том, как вчера, кто и сколько всосал в баре, а потом с какими девчонками уехал на такси? Хорошо хоть, при Рине не делились впечатлениями о том, что было после поездки. Все-таки помнили, что она – девчонка. Нет, сначала-то не просто помнили, не давали прохода. Все красавцы удалые – один в прыщах, второй бритый на затылке в синеву, третий говорит так, что по телеку бы запикали – выбирай любого. Только зачем Рине был нужен любой? Любой из них? Если у нее был Данил? Сто лет был, и она не сомневалась, что еще сто лет будет. Она и однокурсников разогнала, а те что? Раз девчонка занята, зря время тратить не стали. Отвалились, как кожура от переспелого апельсина. А Данил взял и уехал в эту свою – ах, да, нельзя говорить ничего плохого про город, где теперь живет любимый человек – столицу. Уехал навсегда, а Рина осталась. В толпе однокурсников, в толчее метро, в неразберихе больших магазинов, но совершенно одна. Всегда одна.

После занятий она стояла на трамвайной остановке и проклинала снег, лабораторную, с которой не удалось уйти пораньше, и трамвайное расписание. Один ушел, теперь стой, жди, пока не потекут слезы, сопли и что там еще, от ветра и декабрьского сырого холода.

И все же трамвай появился, Рина доехала, забралась в ванну, полную горячей воды, и, наконец, согрелась. Она даже подумала, что можно было бы прямо из ванной написать Данилу. А что? Он же все равно ее там не увидит? Жаль, что не было с собой планшета и пришлось терять лишние полчаса на вытирание, одевание, чай и прочую ерунду.

Но планшет ждал и даже почти не разрядился.

Рина быстро набрала привычное: «Привет». А потом не совсем привычное: «Представляешь, я сегодня чуть два раза не умерла!» И это было правдой.

Она понимала, что сразу Данил не ответит. Что он – сидит с планшетом с утра до вечера и только и ждет, что ее писем? Это же не она уехала. Это он. Значит, ее место в его жизни, если и обозначено, то где-то в самом дальнем и крохотном углу.

Это было обидно до жути. Хотелось ругаться, кричать и бить кулаком в подушку. Но толку-то?

Поэтому Рина налила чая, положила на кусок белого хлеба пластину соленой форели и включила первую серию того самого сериала, который сперва Данил советовал ей посмотреть, а потом просто выписал на листке номера самых лучших серий. Рина решила, что ничего, теперь посмотрит и не самые лучшие. Такие пришли времена.

На экране промелькнула заставка, космическая музыка заставила почувствовать дрожь в руках. И вот уже перед Риной блестел и пенился северный океан, а главная героиня серии спешила по узкой дороге к горизонту и, кажется, могла не успеть.

Но не успела Рина. Досмотреть.

«Привет. Что случилось?»

Он ответил. Данил ответил на ее письмо. Интересно, он правда волновался из-за ее слов или просто вежливо сделал вид?

«Я чуть не умерла утром, когда проснулась и поняла, что не увижу тебя. Ни сегодня, ни завтра, ни, вообще, в ближайшие недели и месяцы. Не увижу и не услышу. Не прикоснусь к твоему плечу, как будто случайно. Не увижу, как у тебя к вечеру отрастает щетина, и подбородок и щеки становятся синеватыми и колючими. Кто-то когда-то говорил, что это смешно и некрасиво, а мне нравилось. Мне все у тебя нравилось. Щетина так щетина, стрижка три миллиметра длиной, так стрижка. Забыл сходить в парикмахерскую – раз, другой, десятый – и что? Как будто это что-то меняло. Как будто твои глаза смотрели иначе, или губы становились – ох, нет. Об этом – нет. Какое право я имею так говорить? Вернее, об этом говорить? Но все-таки однажды ты меня поцеловал. Ты и не помнишь, наверное. А я тогда всю ночь не могла уснуть и представляла, что все только начинается. Ничего не началось. Через неделю вдарил локдаун из-за той странной болезни, которая не давала дышать, потом у меня умерла мама, а потом – ох, сколько было всего потом. Но ты никогда больше не прикасался губами ни к моим губам, ни даже к щеке. Ты был, но тебя словно и не было. А теперь… Да нет, пусть ты есть хоть так. Даже если я не могу к тебе прикоснуться. И никогда не смогу.