Чтобы жить...

В то время мы стояли под Тернополем на аэродроме Збараж. Аэродром наш служил также базой для транспортных самолетов, обслуживающих штабы 1-го Украинского фронта и нашей 2-й воздушной армии. Поэтому самолеты из Москвы прилетали к нам довольно часто. С летчиками-москвичами у нас были самые дружеские отношения. Во-первых, мне, как штурману полка, приходилось контролировать их, а во-вторых, они регулярно снабжали нас папиросами, что было весьма кстати, ибо в большинстве случаев мы курили махорку или филичевый табак, которым нас пичкали особенно рьяно.

В то время в "Правде" появился фельетон Д. Заславского "Филичевый дух" об этом табаке и о "филичевых" людях, снабжавших им армию. С оценкой табака, данной Д. Заславским, соглашались все мои друзья-фронтовики. Скажу больше, "изобретателя" этого табака я бы приговорил к пожизненному курению его детища. И это не по кровожадности моей, а. исключительно из чувства справедливого возмездия.

Вот почему, чтобы пройти мой штурманский контроль, летчики транспортных самолетов запасались несколькими пачками папирос "Беломора" и "Казбека". И мы, к взаимному удовольствию, расставались всегда по-приятельски. Понятно, что когда мне понадобилось лететь в Москву, проблемы не возникло.

В тот же день улетал в столицу транспортный самолет С-47 (американского производства), и летчики с удовольствием взяли меня с собой. Этим же самолетом летело еще человек пятнадцать "наземников". То, что среди пассажиров я был единственным летчиком, для моего рассказа факт существенный. Но все по порядку.

Взлетели мы на рассвете, взяв курс на Полтаву, удаляясь от фронта в тыл. По летному обычаю никаких припасов я с собой не взял, и поэтому, когда более хозяйственные пассажиры, разложив нехитрые фронтовые пайки, образовали небольшие группы и компании, я остался в одиночестве. Сидел у иллюминатора с правой стороны и смотрел вниз. Кажется, совсем недавно вели мы здесь воздушные бои. Но как изменилась картина: вместо наших аэродромов - распаханные поля, местность имеет уже более или менее мирный вид, люди приступили к сельским работам. Словом, совсем невоенная местность. В Полтаве была короткая посадка. Летчики меня накормили, заправили машину, и мы полетели в Москву.

И вот сижу я и поглядываю по сторонам. Вдруг замечаю, что из правого мотора выбивает масло и его струя воздухом прибивается к задней кромке крыла. Вначале я этому не придал особого значения: всяко в полете бывает, да и в конце концов я же просто пассажир сейчас. Тем более мне было известно, что у самолетов этой марки такие вещи случаются. И потому я спокойно продолжаю беседовать со спутниками, которые по мере нашего удаления от фронта становятся все более шумными и говорливыми: опасности-то никакой нет. Уже глубокий тыл, фронтовые тревоги отошли на задний план.

Но любой летчик, в каком бы качестве он ни летел в самолете, все равно, заметив неполадки, будет время от времени поглядывать в ту сторону, где он их обнаружил. Разговаривая, я невольно посматриваю на правый мотор и, к удивлению своему, замечаю, что выброс масла все увеличивается. Чуть погодя поднимаюсь и иду к пилотам:

- Ребята, масло бьет!

Бортмеханик идет со мной в салон, внимательно смотрит на выброс и успокаивает:

- Это ерунда! Будем лететь дальше.

Что ж, в конце концов экипажу виднее. Я не специалист по этим вопросам. Но беспокойство уже возникло и не исчезает. Остальные пассажиры, будучи далеки от авиации, естественно, ничего не замечают и ведут себя спокойно. А я, как удав на кролика, смотрю на мотор - выброс масла все растет. К этому времени мы уже, перелетев Оку, приближаемся к Москве. Под нами - подмосковные леса, и сесть "на вынужденную" просто невозможно. А масло волнами набегает на заднюю кромку крыла. "Ничего себе, - думаю, - слетал в командировку. Так бездарно погибнуть. Ну в бою, это понятно, а здесь... Из-за чьего-то недосмотра..." Можно, конечно, отключить правый мотор и идти на одном двигателе. Но такой полет всегда сложен, особенно если машина нагружена полностью.

А в салоне - обычная жизнь, никто ни о чем не догадывается, и даже того, что один мотор неисправен, никто, видимо, так и не заметил.

Не выдерживаю и снова иду в кабину к летчикам:

- Масло у вас выбрасывается страшно.

Бортмеханик снова идет со мной, садится рядом, смотрит и говорит:

- Да, кажется, дела плохи...

До Москвы - 50-60 километров, сесть некуда, придется идти на одном моторе. А ведь еще посадка предстоит. Те, кто служил в авиации, знают, что значит сажать тяжело груженную машину на одном моторе. Большого мастерства и самообладания требует эта операция. А пассажиры мирно сидят в своих креслах, шутят, разговаривают, смеются.

Мои соседи, подполковник и майор, заметив, видимо, мое состояние, начали подшучивать надо мной:

- Чего это вы, капитан, такой беспокойный? Уж не в первый ли раз в самолет сели? Не волнуйтесь, авиация не подкачает. Давайте лучше выпьем - Москва скоро.