Чтобы душа проснулась

Она была совсем юная и малоопытная. Завистник счастья людей — диавол посеял в ней чувство недоверия к своей Высокой Благодетельнице, да, посеял плевелы на чистой земле.

Ох, нет ничего опаснее, как превозношение и гордость. Как губителен этот змий. Сколько он душ невинных ввергнул в бездну погибели!

Черное недоверие росло в юной душе. О юная цветущая роза, ты должна была быть увенчана миртами, если бы венцы, сплетенные благодарностью, парили над головой твоей и доныне.

Без трепетного волнения нельзя смотреть на благоухающую розу, когда она увядает... трагедия жизни, горечь падения. Люди, люди, окружающие нас, да и вы разве не виноваты?!

Отстранила приемная дочь любовь Высокой Покровительницы и не захотела быть украшена Ее чистыми одеждами, — это оскорбление, да еще какое и Кого?!

Юную увядающую розу мою пересадил Ты в приятный вертоград Свой, мягкий корень ее осыпал Ты плодородной землей. Но свирепый ураган вырвал ее и помчал по дебрям непогоды и бурным раскатам жизни.

О Всесильный, да сколько у Тебя любви и жалости, удержи, укрепи ее, пусть мирно расцветает она под кроткою сенью Твоею!

Она была еще совсем юная, когда жизнь коснулась ее своим огненным крылом.

Но как много у Тебя прощения, тем более что льются горячие слезы.

Смотри лучше, да не оскорбляй Ее, Она ведь Царица Неба и земли. О юная благоухающая роза, ведь ты увядаешь, ведь ты совсем, совсем завянешь.

О слезы, мои слезы... доколе льетесь из очей?..

Этот вопль души посвящается совсем юной девушке, которую Матерь Божия приняла под Свой Материнский покров.

Царица Небесная облекла ее в ангельские одежды, одежды невинности и чистоты, и украсила неувядаемой красотой неземного счастья.

Но разве небезопасно нежному цветочку расти у большой дороги? Разве не могут его сорвать, забрызгать дорожной грязью, растоптать?

А сколько ведь прохожих, проезжих: лошади, машины, трактора. Ох как небезопасно расти цветочку на большой дороге жизни. Хорошо еще, если весеннее время года или летнее, когда и атмосфера, и люди как-то легче, благосклоннее, добрее. Но уж если знойное лето или еще, хуже, осенняя непогода, грязь, дожди, а то и ударит ранний мороз, — скажите, что может стать с нежной розой, растущей у большой дороги?

Я не знаю, что со мной случилось. Воспоминание об увядшем цветочке, втоптанном в грязь и скованном цепями раннего холода, вызывает у меня потоки непрошеных жгучих слез. Да разве стоит об этом так убиваться? Разве это не закон жизни, установленный Самим Богом? Разве это не неизбежно в природе? Да, всё это закономерно и естественно. Цветы гибнут, замерзают, цветы рвут — и они увядают.

Но вот когда душа человеческая гибнет, когда это сокровище, особенно в самом расцвете, в невинной своей прелести и очаровании вдруг блекнет от холодного дыхания ветра, вянет под грубым, безбожным эгоизмом обольщения бесовского, черствеет, а потом совсем духовно умирает, — вот тогда разве не наплачешься, разве не зарыдаешь горячими слезами обиды, искренней жалости, подлинного отеческого сожаления.