Чтобы душа проснулась

О, если бы и нам принести плоды духовного делания в старости, если бы и для нас с тобой, мой любезный друг, старость была плодовита!.. Но как часто бывает наоборот.

Прежде всего, что такое старость? Это время немощей, бессилия, духовной и физической слабости, часто бездеятельности, забывчивости, бездвижимости. Ну что можно ожидать от подобной старости? Какого делания духовного, какого исправления? Каких добрых дел? А если учесть еще современные неурядицы, обиды и грубости со стороны родных и духовных детей, недовольства, распри, клеветы, оскорбления и прочее, и прочее, то что остается на долю нашего старца или старицы? Один сплошной ропот и уныние, а иной раз даже и отчаяние в своем спасении.

«Проснулась я от страшного хрипа и шума падающего на пол грузного тела», — жаловалась, плакалась в письме одна девушка.

— Тетя, тетя, что это тут делается, — в ужасе вскричала она. Ее сердце предчувствовало что-то невыразимо страшное. Она вскочила и села на край кровати. — Тетя, милая тетя, что с Вами? — не помня себя от страха, кричала девушка.

— Ох, Галинка, опять ты... — раздался сдавленный, хриплый голос восьмидесятилетней тети.

Галина разглядела в темноте, как тетя грузно и с усилием вставала с пола, а над ее головой с потолка свисал конец оборванной веревки.

— Боже мой, Боже мой, — заплакала девушка и рванулась к тете, — да что это Вы делаете, тетя милая!

— Кому я теперь нужна, все бросили, все забыли, и Богу-то я, видать, совсем не нужна.

Вот это старость, вот это лета преклонные. И где же здесь место спасению или духовному деланию? Как страшна и жалка такая старость, и как много теперь подобного. Но, благодарение Господу, не везде такое бывает. Есть и совсем другая старость, старость благодатная, тихая, озаренная великой и светлой верой в будущее; старость — как завершение всех земных подвигов, успокоение страстей и чарующего благодатного покоя.

Ей уже сто пятнадцать лет. Да, да, более ста лет. Хотя великий пророк и начертал: аще же в силах осмьдесят лет (Пс. 89, 10). Но она живет уже сто пятнадцать лет. Да еще такая живая, подвижная, светлая, общительная. Всё в ней как бы светится, лучезарит, издает сияние. Она вся прозрачная, как Ангел, и всё говорит, наставляет, чего-то лепечет, невыразимо ласково улыбается. Сто пятнадцать лет ей, а душа кажется пятнадцатилетней, юной, совсем-совсем еще только расцветающим цветочком. Мы ее и ее подруг провели по всей Академии, показали Церковно-археологический музей, всю церковную утварь. И она обо всем спрашивает, всем интересуется.

— Кто же она такая?

— Да схимница. И вот горе — забыл, как ее звать! Ведь только вчера я сам водил их по Академии нашей, — говорил молодой иеромонах Троице-Сергиевой Лавры.

Да, есть у нас еще такая старость. Есть! Это старость со Христом, старость, причем весьма уже ветхая — сто пятнадцать лет.

Но сколько в ней юной жизни, сколько радости веры, живого упования на будущую вечную жизнь!

Хотя премудрый Соломон сказал, что украшение стариков — седина (Притч. 20, 29), но здесь можно и даже нужно добавить, что украшение старцев — не столько седина, сколько по-доброму прожитая жизнь, обилие добрых дел, радость веры и живое озарение души начатками вечной жизни.

О мой милый друг! Как нам надо помнить, не забывать, что благодатная старость, ее долголетие даются как дар за добрую и праведную жизнь. Это есть венец всей жизни человека. И если мы с тобой провели, хотя и в невинных, но в радостях и веселии свое детство, если наша золотая юность пронеслась в буйном вихре страстей и пороков, если и солидная зрелость прожита в нерадении, то можно ли и даже честно ли ожидать нам от Бога тихой и безмятежной старости? Достойны ли мы ее иметь, как награду за наши труды?

Но если бы только старостью заканчивалась наша земная жизнь! Если бы она была конечным пределом нашего бытия! Но ведь за старостью следует нечто более важное, более страшное — неизбежная смерть, а за ней — и вечное воздаяние: вечная жизнь или вечная смерть (нескончаемые муки).

Нет! Я дальше не смею писать, мысль путается, рука немеет. Я невольно коснулся вечности. Я приблизился к тайне загробного бытия. Я не в силах вести тебя дальше, мой дорогой друг. Остановимся, остановимся здесь, дальше — предел, тайна. Путь, ведущий в вечность...

О, сколько душ человеческих обрывались здесь в бездонную пропасть и навсегда погибали! Вечность, вечность! Ты доступна только человеку гигантской веры и пламенной любви к Богу. На этих могучих крыльях только и возможно воспарить над тайной, непроницаемой вечностью и влиться душой в океан светлой горней жизни.

Но нам-то... нам-то еще предстоит одолеть путь земной жизни, путь нелегкий, опасный, сложный. И если ты, мой милый читатель, еще дитя по летам, то проводи свое детство в святом послушании родителям, старшим, не обманывай их, не лукавь. Но учись быть тихим и кротким, какими в детстве были преподобные Сергий, Серафим Саровский, святой праведный Иоанн Кронштадтский.